Секретный фронт - стр. 13
Что делать? Решение могло быть единственным. Всякие попытки переиграть закончились бы трагически. Это было ясно. Да, он наденет свой военный мундир и пойдет в бой. Исполнят они свои обещания или нет, теперь уже не столь важно. Он постарается продублировать свой доклад. Пусть ему грозит смерть. Коммунист обязан до конца быть коммунистом.
«Камердинер» неотступно следовал за ним. Звериные законы «эсбистов» допускали применение самых крайних мер в любом необходимом случае. Нельзя зародить никаких сомнений в жестоком, подозрительном мозгу Капута. Расплачиваться придется жизнью близких.
Анна Игнатьевна вышла из детской, остановилась у двери, спросила:
– Ты куда собрался, Павел?
– Не волнуйся, Анечка. Важное, неотложное дело. Дудник просит немедленно приехать.
Она прошла следом за ним в спальню. Ткаченко раскрыл шкаф.
– Ты что ищешь?
– Уже нашел. – Он снял с плечиков китель, достал фуражку, которая давненько не надевалась.
– Что? Война? – тревожно спросила Анна Игнатьевна.
– Иди к детям, Анечка. – Ему было невмоготу. Еще минута, и он сорвется, а потом… Железно застывший в прихожей конвоир с автоматом и Капут…
– Когда тебя ждать, Павел?
Что он мог ответить?
– Думаю, к утру справлюсь.
– И чаю не выпил, не искупался…
Вернувшись в кабинет, Ткаченко переоделся в военную форму.
Наблюдавший за ним Лунь похвально отметил:
– Прекрасно вышли из затруднительного положения, Павел Иванович.
– Давайте не терять времени, – сказал Ткаченко.
При выходе из кабинета Лунь посоветовал:
– Чтобы не возбудить подозрений, попрощайтесь с женой.
– Попрощаться? – Ткаченко круто остановился.
– А разве вы обычно не прощаетесь?
– Обычно – да!
Анна Игнатьевна не могла сдержать тревоги.
– Неужели такие спешные дела? – Она протянула руку Луню. – Пришли мило, приятно, и вдруг… Нехорошие вы…
Лунь поцеловал ей руку, многозначительно приподнял брови. На лице его было написано огорчение. Анна Игнатьевна снова безуспешно постаралась припомнить, кого из киноактеров напоминал этот красивый офицер с тонкими чертами лица.
Она раскрыла окно на улицу, увидела, как все четверо уселись в поджидавшую их военную машину и уехали.
Хотя от сердца отлегло, все же позвонила на квартиру к Забрудскому.
– Да чего вы перелякались, Игнатьевна? – Спросонья голос Забрудского был хрипловатый. – Коли вызвал Дудник, значит, дело есть. Спешное? А не було бы такое, дождались бы и утра. Форму надел? И то бывает. Щоб свои дуриком не подстрелили.
Он успокоил Анну Игнатьевну. Она прилегла на диван в детской, вначале прислушивалась, а затем крепко заснула.
Глава третья
Крайнее напряжение уступило место общей расслабленности. Павел Иванович больше всего боялся за семью. Бандеровцы, не моргнув глазом, вырезали и старых и малых. Он понимал: поведи себя по-другому, случилось бы непоправимое – противник не бросал угроз на ветер. Теперь опасность для семьи миновала, а об опасности для себя нечего думать: привык. Ткаченко вступил в знакомое состояние борьбы, где все движется согласно законам, не зависящим от желания, поведения или воли одного человека. Его куда-то везут, якобы в лагерь, якобы для выступления перед курсантами. Смешно, конечно, поверить в это: обычный прием – заманить человека и… Дальше все могло случиться: издевательства, пытки… Ткаченко достаточно внимательно изучил практику оуновского подполья.