Секрет пяти дверей - стр. 11
Удивительно, что теперь, после его ухода, мы стали общаться, и сейчас он знал обо мне даже больше, чем тогда, когда жил с нами. Раньше мы виделись каждый день, говорили друг другу: «Доброе утро», «Добрый вечер» и «Приятного аппетита». Папа вообще мало разговаривал, он сильно уставал на работе – так было всегда. Он занимался строительством, и дела, как он говорил, шли – тьфу-тьфу – неплохо. Но чтобы они и дальше шли хорошо, ему требовалось много времени проводить на объектах: он так и делал, а когда был дома, тоже в основном думал о работе. Из-за этого, по мнению мамы, всё и сложилось вот так, наперекосяк. Мама считала, что семья ушла для него на двадцать второй план. В общем, если подумать, снежный шар покачивало уже давно, поэтому, наверное, всё и расшаталось. Просто основной толчок произошёл после дедушки.
Сейчас, когда папа звонил, я спрашивала, как у него там дела, и он отвечал, что нормально. Может, мне нужно было делать это раньше? Нужно было задавать ему больше вопросов, чтобы он понял, что мне не всё равно? Мне ведь было не всё равно… А ему? Хочется думать, что нет, что дело действительно заключалось только в усталости.
По коже снова побежали мурашки, и я плотнее закуталась в старый плед. Я помнила этот плед всегда. Уголок отпоролся, нужно было закрепить строчку, чтобы всё не стало разлезаться, – для этого требовалось вытянуть нижнюю нитку и связать в узелок с верхней, нас учили на уроках труда. Я и так и сяк старалась достать нижнюю нитку, но она, видно, за что-то зацепилась и никак не поддавалась. А сильно тянуть за верхнюю нельзя, потому что она может оторваться. Я подумала: будто нитки в ссоре, а я пытаюсь их помирить. Одна вроде как не против, а другая упёрлась и говорит, что ей и так хорошо. В целом, наверное, их обеих всё устраивало. Раз так, то и узелок вязать не стоило – строчка расползаться не собиралась.
Мама стала протирать телевизор. Я сидела и смотрела, мне было немного стыдно, что я совсем не занималась уборкой, пока жила одна. Но, честно, стыдно было совсем немного.
– Ты же не скоро уедешь в следующий раз? – спросила я маму.
Она обернулась:
– Может, через неделю. Или через две, пока не знаю. Ты же понимаешь, что я сама не рада этим командировкам? Но это деньги, они нам нужны, ты должна понимать. Чем я, по-твоему, плачу твоему репетитору?
Мама снова говорила резко, ожесточённо, и мне казалось, что она сердится на меня.
– Я всё понимаю, – сказала я, – спасибо.
Не знаю, как они там решили с деньгами. Я была уверена, что папа готов нам помогать, но говорить этого, конечно, не стоило: мама бы расстроилась. Да я и сама помнила, как он кричал ей, что она ничего не понимает, раз предъявляет претензии. Что он нас кормит, благодаря ему мы нормально живём и можем отдыхать за границей, а её зарплата – это копейки… И нечего упрекать его, что он не уделяет нам внимания. Пока я этого не вспоминала, мне казалось, что всё не так серьёзно. Теперь снова навалилась тоска.