Секрет пяти дверей - стр. 10

Мама, наверное, ничего такого не чувствовала, потому что, во‑первых, она обычно уезжала ненадолго, на три-четыре дня. Во-вторых, у меня не происходило ничего нового, поэтому она не могла думать, будто что-то упустила. Правда, именно в этот раз её что-то насторожило.

– Ты какая-то не такая, – сказала она, останавливаясь и всматриваясь в моё лицо, – точно всё нормально? Головой не ударилась в этом дурацком автобусе?

– Конечно, – сказала я, – всё нормально. Я не ударилась.

– Н-ну, хорошо.

В-третьих, подумала я, маме просто не до меня. Это был не упрёк, я принимала это как факт. Маме было тридцать восемь – не каждый человек готов в таком возрасте что-то менять. А она сама всё решила и всё сделала: выучилась, нашла новую работу, начала ездить в эти командировки. В какой-то степени я ею восхищалась, но ещё мне было немного страшно. Она всё время двигалась, в ней больше не было той мягкости, которая позволяет вместе завалиться на диван и смотреть кино, ничего не делая. Мама стала очень быстрой, и от этого жёсткой. Сейчас я смотрела на неё и видела, как она изменилась. Она всегда хотела похудеть и жаловалась, что не получается. А сейчас шея стала тонкой, лицо осунулось, под глазами проступили морщинки. Разве это хорошо, разве она рада? Наверное, можно было что-то сделать, чтобы наша жизнь не менялась. Если бы я тогда поехала с ней, если бы она не осталась одна…

Мама вдруг подошла, села рядом и обняла меня. Я закрыла глаза и крепко обхватила её руками, а она трижды поцеловала меня в висок. Мы посидели так молча, а потом мама тяжело вздохнула и отстранилась.

– Как алгебра с геометрией? – спросила она, вставая. – Тебе всё понятно?

Я отвела глаза. Я продиралась сквозь математические дебри, как какой-нибудь поселенец сквозь джунгли: убеждая себя, что всё под контролем, но постоянно ожидая появления новой экзотической твари.

– Мам, – нерешительно сказала я, – я всё-таки не знаю, точно мне это надо или нет. Ну, в смысле, мне все говорят, что я гуманитарий. Если попробовать что-то другое… Я же только в восьмом, ещё есть время.

Мамино лицо моментально стало жёстким. Она приготовилась отражать нападение, которого, по сути, не было.

– Юля. Я больше не хочу это обсуждать. Гуманитарий! Что это вообще значит? Кем ты хочешь быть? Учителем русского и литературы? Получать копейки, убивая свою нервную систему? Или рисовать картинки и годами ждать, пока что-нибудь купят? Посмотри на меня. Нужно себя о-бес-пе-чи-вать, понимаешь? Нельзя рассчитывать на авось. И на мужчину рассчитывать нельзя! Я столько лет не могла этого понять… Не делай глупостей, получи нормальную профессию! Ради кого я, по-твоему, впахиваю вот так?

– Ради меня? Ты уверена?

Произнося последние слова, я уже знала, что зря это говорю, но было слишком поздно. Мама смотрела на меня так, будто внезапно разглядела, кто я на самом деле: не девочка, а кто-то совсем другой. Я опустила глаза.

– Прости.

Она помолчала немного, а потом вдруг спросила:

– Что там папочка твой, звонил?

– Звонил.

– Что сказал?

Я пожала плечами.

– Ничего. Спросил, как дела, когда ты вернёшься.

– Не смей ему ничего обо мне рассказывать, понятно?

Я молчала. Папа звонил мне каждый вечер, когда мамы не было дома, и она об этом догадывалась. Это были пустые разговоры, мы оба не знали, о чём говорить. Он спрашивал, как дела в школе и есть ли у меня деньги, и я отвечала, что нормально, деньги есть, а он просил звонить ему, если что нужно. Вряд ли он пытался что-то выведать – мне казалось, он просто скучает. По крайней мере, мне так хотелось думать. И поэтому я немного рассказывала ему о школе и о занятиях с репетитором – других новостей у меня не было. Вряд ли его это интересовало, но он слушал.