Сдавайся, мерзавец! - стр. 18
Ульяна виснет на мне, ноет и причитает. Сначала негодует на судьбу из-за того, что непогода невовремя разыгралась. А потом, потихонечку переключается на Лену и Илью, по вине которых оказалась "в этой мерзкой стране". Таким Макаром скоро и до меня дойдёт в своих претензиях.
- Хорошо хоть ты, Сенечка, - и как она такой вариант моего имени выдумать сумела? Меня Сеней даже мать в детстве не называла! Всегда ненавидел этого "Сенечку". - Узнал о том, что опасно останавливаться там, где был наш лагерь? Иначе нас точно бы смыло! Ой, мамочки! Я так испугалась!
Хм, меня Ульяна неожиданно решила выставить героем? Да-а! Ну, окей, подкат защитан.
Развлекаю себя отвлеченными мыслями под болтовню Ульяны: "Вот, Арс, нормальная же баба, эта Улька! Нахваливает тебя! В рот, можно сказать, заглядывает! На все готова ради тебя, даже в поход пошла! Да что там! Даже в Турцию за свой счет, чтобы тебя захомутать, рванула!"
Но на смену этим, восхваляющим идущую рядом женщину, мыслям, упрямо лезут другие, ругающие ту, которая, не оглядываясь, чешет впереди.
"Вот же упрямая, вредная, наглая! Всё ей не так! Я тут волнуюсь, чтобы с ней чего не случилось, пока меня рядом нет! А она "иди к своей селедке"! Да я к тебе больше и не подойду никогда! И бутеры твои есть не буду, даже не предлагай! И не интересна ты мне абсолютно!"
Но взгляд все время ищет ее спину, ее косу, лежащую сбоку на рюкзаке, ее ягодицы, обтянутые узкими шортами. Что она там про диету говорила? Глупая, глупая женщина! Есть бабы, которым не нужно худеть от слова совсем. Потому что немного лишнего веса им к лицу! Вот у Насти, например, все на месте - и грудь, и попа. Ну, не нужно ей становиться такой, как селед... то есть не нужно ей уподобляться женщинам, больше на подростков похожим, у которых и подержаться-то не за что! И как бы я не издевался над нею, упоминая ее же лишние килограммы, делал я это вовсе не потому, что считал килограммы эти уродливыми! Просто это - ее явное больное место. А иногда, после того, как она в очередной раз делала мне какую-нибудь гадость, очень хотелось ударить именно по больному!
Когда она прямо у меня на глазах поскальзывается и, падая, скатывается вниз со склона оврага, мое сердце испуганно ухает куда-то в желудок, а ноги сами несутся следом! Какая там глубина? Живая?
Скользим по склону вместе с Исмаилом.
- Настя! - кричит он.
- Егорова! - пытаюсь добиться ответа я.
Уже почти рассвело, видно, что она ничком лежит на самом дне, почти скрытая густой травой, и я забываю обо всех ее недостатках, в ужасе думая только об одном - хоть бы не сломала себе ничего, хоть бы не убилась, растяпа!
- Егорова, - выдыхаю, первым падая рядом с ней на колени. - Что ж ты неуклюжая такая?
Переворачиваю. На лбу рассечено, кровь льется по лицу - ударилась об камень, похоже. А вот и он валяется рядом.
- Настя, - турок следом за мной опускается на колени в грязь тоже. - Живой?
Она открывает глаза. Расфокусированно смотрит на нас.
- Мерзавец... - шепчет, встречаясь со мной взглядом.
- Фух, узнала, - выдыхаю, даже не обидевшись (и не удивившись) на такое нелестное определение. - Где больно, Егорова?
Турок тянет свои ручонки, чтобы ощупать ее, приходится немного оттолкнуть, добавив пару русских непечатных выражений.
Нет, ну, я же ясно ему сегодня вечером сказал, что без вариантов здесь! Что ж эти турки такие непонятливые? Он встает и немного отходит в сторону, рассматривая путь по дну оврага. Наверху столпились наши туристы, но густая растительность, чём-то отдалённо напоминающая наши родные лопухи, надежно скрывает подробности происходящего здесь, внизу.