СчастливаЯ, или Дорога к себе - стр. 2

Обидно… Лучшая я, умница и отличница превратилась в позор для родителей.

И что теперь делать с этим? Как исправиться? Может быть, усердней учиться? Так я могу! Я докажу, что дочка у вас самая лучшая. Вы будете мной гордиться. Ведь я хорошая девочка и умею вести себя правильно. Ещё хороших девочек родители меньше бьют.

Но у меня стало портиться зрение. Я росла, росли глазные яблоки, усиливалась близорукость.

Гораздо позже, спустя года довелось читать о психосоматике. Говорят, зрение портится, когда человек что-то видеть в своей жизни не хочет.

Что не хотела видеть я? Заботу мамы о младшем брате? У него постоянно болели уши и голова. Постоянные отиты, врачи ставили Димке повышенное внутричерепное давление. Мне доставалось всё меньше и меньше внимания, а ещё добавилось новое чувство вины.

Тот день навсегда отпечатался в памяти, а чертов страх наказания не позволил обо всем рассказать. Тогда мне было семь лет, может быть, исполнилось восемь.

– Елия, посиди с братиком, – сказала мама и оставила меня с ним на лоджии.

Кровать с панцирной сеткой отлично подходила для укачивания вечно капризной ляльки. Завернутый в пеленки малыш лучше всего успокаивался на свежем воздухе. Мама ушла, а Димка все хныкал и хныкал. Почему я должна его качать? Почему должна за ним ухаживать? Что ему родителей мало? Он и так все забрал у меня и этим всегда раздражает.

Но я боюсь ослушаться маму, потому с силой толкаю сетку руками. Раз-два-три. Раз-два-три. Ну, замолчи! Слышишь? Когда же ты замолчишь?

В какой момент живой конверт слетел с кровати? Не знаю… Но брат вдруг оказался на бетонном полу и гораздо сильнее расплакался. Закатился так, что внутри меня что-то оборвалось и сломалось. Как только мама узнает, меня сразу же изобьют.

Бросаюсь к нему, хватаю на руки и прижимаю к себе.

– Дима, Димочка, миленький. Маленький, ну, прости! Ну, пожалуйста, не плачь. Не реви.

Качаю его на руках, пока сердце рвётся на части. Его жалко. Себя жалко не меньше. На балкон вбегает встревоженная мама, подхватывает братишку.

– Что случилось?

– Не знаю… – выдавила еле-еле. – Может, он проголодался?

Это было все, что я сумела ответить, на долгие годы похоронив себя под чувством вины. Страх наказания оказался сильнее моей честности и возможных проблем. Тогда я знала, что поступила неправильно, но ничего поделать с собой не могла.

Трусиха… Помню, я очень обрадовалась, когда брат всё-таки замолчал. Живой же? Быстро сам успокоился, когда мама сунула ему грудь. Значит, всё образуется.

С каждым годом Димка потихоньку взрослел, мне становилось все легче, этот случай превратился в «скелет». Старая ложь медленно зарастала ревностью и злостью на брата. Он меня раздражал. Впрочем, Дима не терпел и меня. Мы делили с ним комнату, квартиру, родителей. Младший ребёнок, мамин любимчик. Я его почти ненавидела…

И продолжала учиться.

Маму сократили с должности, поэтому она сидела дома, вела хозяйство, занималась Димой и мной. Папа следил за оборудованием на заводе детских игрушек.

Родители часто ругались. Они скандалили, и мама обижалась надолго. Замолкала, уходила в себя. Папа был более отходчивым, всегда старался мириться первым, вёл себя как ни в чём не бывало.

В просветах семейной идиллии я чувствовала себя самой счастливой. Любили меня, родители любили друг друга. Весь мир расцветал, пока в какой-то момент из-за очередного скандала вновь не превращался в кошмар.