Сцена вне времени - стр. 2
Взгляд певца поймал её – резкий, пронзительный, как молния. В этих закатных глазах мелькнула боль, смешанная с узнаванием, будто он знал её, видел раньше. Этот взгляд пробил её насквозь, сердце сжалось, и тоска, отражённая в нём, отозвалась острой болью в груди. Она шагнула снова, но туман сгустился, обвил лодыжки, а свет на сцене угасал. Голос оборвался на высокой ноте, толпа стихла, и мрак поглотил сцену, оставив её в сером мареве. Рука тянулась вперёд, пальцы сжались в пустоте, а эхо его взгляда дрожало в ней, не отпуская.
Мишель очнулась, вырванная из сна, будто чья-то рука выдернула её из ледяной пучины. Глаза распахнулись, встретив темноту квартиры, дыхание рвалось короткими толчками, сердце колотилось, отдаваясь в висках. Пальцы скользили по смятому одеялу, ища опору, ткань холодела от ночной сырости. За окном Сеул гудел, ветер доносил звон трамваев, но в комнате царила тишина, тяжёлая и густая.
Рука наткнулась на твёрдый предмет под подушкой. Пальцы дрогнули, коснувшись гладкой поверхности, и она вытащила его – чёрное перо с вырезанной нотой, тёплое, будто дышавшее. Ладони сжали находку, тепло разлилось по коже, мягкое и настойчивое. Она поднесла его к глазам, вглядываясь в поблёскивающую ноту, и нахмурилась. Взгляд обежал комнату – книги на диване, пустая чашка на столике, тени за окном, – но этот предмет не принадлежал её миру. Пальцы стиснули его сильнее, тепло обожгло, и в нём зазвучало эхо той мелодии, тоскливой и глубокой.
Она метнулась к лампе, пальцы нашарили выключатель. Свет хлынул в комнату, отражаясь от стен, покрытых трещинами времени, и упал на перо, высвечивая его тёмную суть. Оно не лежало здесь вчера – подушка пахла лишь её усталостью. Дыхание сбилось, грудь сжалась от предчувствия, острого и холодного.
– Откуда ты взялось? – шепнула она, голос сорвался, слабый и хриплый. Ветер за окном простонал в ответ, унося слова в ночь.
Мишель откинулась назад, перо покоилось в ладони, свет играл на его поверхности, оживляя вырезанную ноту. Этот предмет был старше её дома, старше огней Сеула, он дышал прошлым, о котором говорил дед. Теперь он лежал в её руках – ключ к неведомому. Тепло пробежало по венам, и мелодия зазвучала снова, зовущая, обещающая ответы за гранью её жизни.
Тусклый свет лампы отбрасывал мягкие блики на стены маленькой квартиры, где ночная тишина смешивалась с далёким гулом Сеула, пробивавшимся сквозь тонкие стёкла. Мишель сидела на диване, подтянув колени к груди, а рядом, на потёртом кофейном столике, лежал старый альбом деда – потрёпанный, с пожелтевшими страницами, пропитанными запахом пыли и времени. Пальцы, дрожавшие от усталости и странного волнения, коснулись кожаной обложки, прохладной и шершавой, как кора старого дерева. Она раскрыла его, страницы зашуршали под ладонями, открывая заметки деда – историка, посвятившего жизнь поиску магии музыки. Чернила поблёкли, но буквы, выведенные его аккуратным почерком, сохраняли силу его слов, его веры. Она листала их, ища ответ на вопрос, ещё не оформившийся в её сознании.
Ветер стонал за окном, пробираясь сквозь щели, и в этом звуке она уловила мелодию, не покидавшую её с той минуты, как вплелась в шум города. Тонкая, тоскливая, она звучала в голове, подобно эху далёкого голоса, манившего её к чему-то утерянному. Мишель застыла, взгляд скользнул по строкам, где дед описывал певцов прошлого – их голоса, по его словам, двигали звёзды, изменяли судьбы, оживляли угасшую магию. Она видела его так ясно, будто он сидел рядом: сгорбленный, с седыми прядями, падавшими на лоб, и глазами, сиявшими, когда он делился этими историями у камина в их старом доме.