Сцена вне времени - стр. 4

Взгляд метнулся к окну, где Сеул раскинулся под утренним небом, окутанный лёгкой дымкой, поднимавшейся над крышами. Высокие серые дома пронзали облака, звон трамваев вплетался в гул улиц, отзываясь эхом той мелодии, что не покидала её с ночи. Она смотрела на город, знакомый до боли, но теперь он казался иным – в его тенях таилось нечто большее, манившее её, как голос из сна. Перо в руке потеплело, тепло пробежало по венам, и мелодия в голове зазвучала яснее, мягче, но настойчивее, требуя ответа.

– Это начало, – выдохнула она, голос, тихий и хриплый, сорвался с губ, растворившись в утреннем воздухе, но оставив след в душе.

Мишель поднялась, конверт остался в руке, а перо она сжала крепче, ощущая, как его тепло становится её частью, якорем в море неведомого. За окном Сеул жил своей жизнью, но для неё он уже не был просто городом – это был порог, за которым начинался путь к судьбе, скрытой в мелодии, звучавшей через века. Она знала: этот зов не случаен, и теперь, с письмом в руках, она шагнёт навстречу ему, даже если тьма, таившаяся за ним, была ближе, чем ей хотелось верить.

Утренний Сеул встретил Мишель серым сиянием, пробивавшимся сквозь пелену облаков, что раскинулась над городом тяжёлым покрывалом. Каблуки её ботинок стучали по асфальту, отмеряя шаги в ритме, отзывавшемся в груди, где сердце билось ровно, но с лёгкой дрожью предвкушения, будто знало тайну, ещё скрытую от её разума. Улица пульсировала жизнью: машины проносились мимо, оставляя едкий шлейф выхлопов, а голоса прохожих сливались с протяжным звоном трамваев, скользивших по рельсам. Она поправила сумку на плече, пальцы невольно коснулись кармана, где покоилось чёрное перо с вырезанной нотой – тёплое даже сквозь ткань, подобно углю, тлеющему в её руках. Впереди возвышалась башня Infinity Stage – не громада небоскрёба, а здание с острыми гранями и стеклянными стенами, отражавшими серое небо и суету улиц, как зеркало, хранящее чужие секреты. Мишель остановилась, подняв взгляд к вывеске, где золотые буквы мерцали сдержанно, но властно, а ветер, резкий и холодный, подхватил её русые пряди, бросив их на лицо.

Она стояла, ощущая дрожь воздуха вокруг, и в этом движении всплыл голос деда – хриплый, чуть надломленный, но полный тепла веры, что грела её даже теперь, когда его присутствие осталось лишь в памяти.

– Музыка – это магия, Мишель, найди её, – говорил он, склоняясь над старыми книгами в их тесной гостиной, где воздух пропитывался запахом бумаги и тлеющих углей камина.

Рука её поднялась к шее, где висел его амулет – медальон с выгравированной нотой, потёртый временем, но тёплый, как его ладони в тот последний вечер, когда он надевал его на неё. Пальцы сжали металл, и тепло разлилось по коже, мягкое, но упрямое, как обещание, оставленное ей в наследство. Этот амулет связывал её с ним, с его мечтой о прошлом, где музыка дышала силой, способной менять мир. Теперь она стояла перед дверью, ведущей к чему-то большему, чем стажировка, – она ощущала это в дрожании воздуха, в стуке сердца, нараставшем с каждым мгновением, пока глаза её блуждали по вывеске.

Двери Infinity Stage разошлись перед ней с тихим шипением, автоматические створки открыли просторный холл, где гудели компьютеры, а свет люстр отражался в стеклянных панелях, рисуя тени на гладком полу. Она шагнула внутрь, и шум улиц смолк за спиной, уступив место гулу техники и слабому звону, доносившемуся из глубины здания. Но воздух здесь дрожал не от машин или шагов – в нём витало нечто густое, осязаемое, как дыхание старого дома, хранящего тайны. Пальцы скользнули в карман сумки, коснулись пера, и его тепло вспыхнуло, почти обжигая, отзываясь на странный ритм, наполнявший пространство. Она замерла, оглядывая холл: стойка ресепшена, где девушка в строгой форме стучала по клавишам, стеклянные двери с надписью "Студия", и вывеска над ними, манившая её, подобно маяку в ночи.