Саван алой розы - стр. 19
Однако с большой вероятностью можно было сказать, что буква «г» являлась заглавной, как первая буква имени. Ибо ее верхушка явно возвышалась над другими. Она была написана просто, без излишеств, как буквы в первых словах: из двух четких линий, составленных под прямым углом, — однако так, что совсем не походила на «т», например.
Глядя на эту надпись, снова сверившись с фотокарточками, сделанными становым приставом, Кошкин едва заметно покачал головой. Похоже, что вдова Соболева все же пыталась написать имя «Ганс». Все на это указывало. Ну а то, что у садовника не оказалось под рукой ключа от его собственной садовницкой, можно было объяснить тысячей причин. Самая вероятная из которых — раз ударив хозяйку, он вовсе не собирался ее добивать. Может, и ударил-то случайно. В этом случае, если Александре Васильевне так уж жаль садовника, адвокаты могут добиться для него каторги или тюремного заключения — вместо виселицы.
— Орудие убийства нашли? — спохватился Кошкин о главном. Даже пролистнул страницы дела, думая, что просмотрел не все.
— Нет, ваше благородие, — опять робея, доложил Антонов. — Молотком, видать, ударил, злодей: рана ого-го была! Прямо на темечке. А молоток, может, в реку сбросил. Ни в доме, ни в саду так и не нашли.
Кошкин хмыкнул и тут же одернул себя. Если садовник Ганс не поленился избавиться от орудия, коим ранил хозяйку, так, выходит, знал, что убил. Или что она умрет в самом ближайшем будущем.
— Кирилл Андреевич, — обратился он к Воробьеву, занятому расстановкой света. — Будьте так добры, как закончите с фотосъемкой, возьмите образцы со стены и убедитесь, что это кровь. Сумеете?
Отозвался тот не сразу. В знакомой уже вдумчивой манере изучил сиену с прищуром, едва не носом елозя по светлому камню, — но заключил бодро:
— Вполне. Не на месте, конечно: придется соскобы со стены взять и отвезти в лабораторию. Но доказать, кровь ли это, можно.
Кошкин кивнул. Воробьев ему нравился все больше.
Вопрос был не праздный, потому как, в теории, надпись мог сделать кто-то уже после смерти Аллы Соболевой — чтобы оговорить садовника. Ее собственная кровь к тому моменту, скорее всего, уже засохла бы или стала вязкой. И кому-то могла прийти в голову идея сделать надпись чем-то другим, весьма на кровь похожим. Жаль, не выйдет узнать, кровь ли это животного или человека, но, по крайней мере, любой другой краситель получится исключить.
— Это что же — во всем подвале не нашлось ни карандаша, ни клочка бумаги? Что за необходимость такая — кровью на стене писать? — спросил Кошкин, вновь пролистывая материалы дела.
Прочтя некоторые из дневниковых записей вдовы Соболевой, он уже знал, что она склонна к драме, но чтоб настолько…
— Не нашлось, ваше благородие! — заверил Антонов. — Ни клочка, ни карандаша. Дамы, бывает, того, на поясе писчие принадлежности носят, но старушка не такая была. При ней только часики нашли и сережки.
Кошкин не стал придираться — хоть и казалось это ему странным. Решил, что чуть позже сам осмотрит с лампой каждый уголок. Вдруг еще что найдется? Но пока решился осмотреть коридор, что вел, по словам Антонова, прямиком в дом.
— Зачем понадобилось соединять садовницкую с жилой частью? Расспросили хозяев? — поинтересовался Кошкин, протискиваясь в довольно узкий проход.