Самый большой подонок - стр. 42
ольшую художественность снимку.
Наша компания перед узкой калиткой на входе в парк выстроилась в кильватерную колонну, в которой я оказался в арьегарде. Прямо передо мной покачивался крутой коротко стриженный затылок большой шишковатой головы, принадлежащей бывшему крупнее и, кстати, решительнее и бойчее меня Волику.
И вдруг – я навсегда запомнил захлестнувшее меня в тот миг ощущение и был потрясён, с какой прецизионной точностью воскресила его Вомб Ютер – мне жгуче захотелось … убить Вольку!
Да, именно это приспичило сделать мне и я даже знал, как я это сделаю – ведь в руках я держал лопатку!
Желание прикончить Волика было не простым, не одномерным, а комплексным, сложным, многоаспектным, странным образом сочетаясь с удивительно сладкой, доходящей до слабости в членах мечтой на некоторое время остаться наедине с моим лобастым приятелем, причём не просто наедине, а обязательно в совершенно безлюдном мире. Именно в безлюдном, потому что даже в том безответственном возрасте я соображал, маленький подлец, что никогда не отважусь умертвить безвинного Волика прилюдно, не смогу заехать металлической лопаткой по бугристому черепу чуть левее и выше правого уха ничего не подозревающего дружка до тех пор, пока мы с ним не останемся совершенно одни. Одни не просто в парке, во дворе или в нашем уютном подмосковном городишке – на всей планете, ни больше ни меньше! Я абсолютно очётливо помню, как остро желал побыть наедине с Волькой в опустевшем мире – только тогда я смог бы раскрепоститься и сделать с ним всё, что взбрело бы мне в голову.
А всё, что взбрело мне в голову в тот чудесный летний вечерок, было желание убить моего доброго приятеля Волика Кочнова. Я не питал к нему ненависти или злобы и с детской непосредственностью и простодушием размышлял о предстоящем поступке отнюдь не в моральном, а в некоем техническом, что ли, аспекте. Мне хотелось совершить убийство ради убийства, эта новая, пугающая и одновременно вызывающая сладкое головокружение потребность организма заявила о себе в полный голос, выбравшись под яркий свет жаркого июльского дня из мрачных глубин подсознания.
Позднее я чисто по-дилетантски объяснил себе, что желание остаться в безлюдном, безнадзорном мире было проявлением неосознанного стремления к абсолютной личной свободе; потребность в убийстве себе подобного – выражением стремления к неограниченной власти; совокупность же этих близких к патологии желаний – стремлением управлять людьми и властвовать над миром, одновременно избегая ответственности за свои поступки. Я не раз вспоминал, как хладнокровно примеривался лопаткой к затылку ничего не замечающего Вольки, и как-то поймал себя на том, что в полной мере обладаю всеми качествами Вождя, существующими в зачаточной, скрытой, латентной форме, но в определённый момент могущими выйти наружу и проявиться, да ещё как проявиться! Можно ли мистически приписать наличие у меня таковых качеств тому печальному обстоятельству, что почти с самого рождения я жил на улице со зловещим названием Двор Вождя?
Я никогда никому не рассказывал о странном и страшном желании убить Вольку Кочнова. Неизвестно, отражало ли это желание патологичность конкретно моей, индивидуальной психики, или же было проявлением типичных глубинных инстинктов, присущих (с вариациями) каждому представителю рода человеческого. Вомб Ютер не дала ответа, да это, как я понимаю, и не входило в её планы. Она лишь намеренно отвесила мне своеобразную изощрённую оплеуху, отомстив за беднягу Волика, а уж если сказать по-мужски грубо и прямо, просто ткнула меня носом в моё собственное дерьмо…