Самая любимая противная собака - стр. 17
Эпоха чистого неба (голубого, как говорят люди) закончилась, начались дожди, и наши походы на ближнюю дачу прекратились – Художница не могла больше работать на улице. Да и я, признаться, не люблю, когда сверху капает, а снизу лужи, и Берта с Санни были того же мнения. Так что гуляли мы понемногу, все больше времени проводили в квартире. И тут никогда не было скучно. В основном потому, что кошачье-собачье население этого дома всегда находило себе развлечения, в которых и я принимал посильное участие. И самым главным развлечением, чреватым нешуточным риском, было ворваться в святая святых – в кабинет, где работала Художница. Естественно, тогда, когда ее там не было. Закрытую дверь Берта научилась открывать, наваливаясь на нее всем своим весом, а кошки умудрялись это делать, повисая на ручках. Художница грозилась повесить на дверь настоящий амбарный замок, но у нее все не доходили до этого руки.
В кабинет нам входить не позволялось, потому что Художница там хранила свои рисунки, картины, краски и кисти. До всего этого дотрагиваться было строжайше запрещено, но Толстик презирал все запреты – пробравшись туда тайком, он ходил по рисункам, а однажды на моих глазах даже напрудил на них лужу (в этот день ранее он был наказан за воровство на кухне). На Художницу было страшно смотреть, так она расстроилась, поэтому мы, собаки, бросились ее утешать, я ее даже лизнул, что делаю редко: вот еще, такие телячьи нежности годятся только для девчонок! Берта, правда, хвостом опрокинула подрамник, но он был пустой, так что на это никто не обратил внимания. Нет, все-таки размер имеет значение – с ее габаритами она никуда не вписывается.
Как выяснилось, хозяйничать в кабинете в отсутствие хозяйки не так уж безопасно. Однажды она оттуда вышла, неплотно затворив за собой дверь, и мы все мгновенно туда просочились. Берта зачем-то погналась за котом и по дороге опрокинула мольберт с незаконченной картиной, я еле успел из-под него выскочить. Спасаясь от Берты, Толстик прыгнул прямо на палитру, краски полетели во все стороны, а палитра упала на пол. Кто-то наступил на хвост Малютки, и она громко завизжала, а я случайно наткнулся на Санни и покатился кубарем. В общем, была веселая кутерьма, и, когда Художница прибежала на шум, мы уже успели вымазаться в краске.
Она нас разогнала, а потом началась экзекуция. Нас отмывали. Очень кстати вернулась младшая хозяйка, и они принялись за нас вдвоем. Начали с кошек. Только солидная Дуся не покрасилась, зато Малютка была вся в пятнах. С ней расправились быстро, хотя она очень жалобно мяукала, потом взялись за Толстика. С ним возились дольше всех, он при этом кричал дурным голосом, и я вскоре понял почему.
Следующим на очереди был я. Меня поставили в раковину и стали мазать чем-то ужасно пахучим – потом я узнал, что эта дрянь называется «скипидар», и она растворяет масляные краски. Запах был жутко неприятный, но если бы только запах! В тех местах, где меня терли особенно сильно, шкурка горела, как в огне. Особенно пострадало одно ухо, на которое попало много краски. Я даже испугался, когда Лиза сказала своим басом (у нее очень низкий голос, почти как у меня):
– Что с ухом будем делать? Отрежем, что ли?
При этих ее словах я рыпнулся изо всех сил, пытаясь выпрыгнуть из раковины, но Художница меня удержала и успокоила, сказав, что уши останутся почти целыми, а Лиза пригрозила, что если я буду барахтаться, то меня вместо белья замочат в ванне. Подумаешь, в ванне! Не в сортире же.