Салам тебе, Далгат! (сборник) - стр. 21

Меня зовут Яраги, и я был среди этих тесаных покинутых камней. Я смотрел на развалины сел-крепостей, я был в Гунибе, последнем оплоте Шамиля. Острые растения со скрипом кололи мне ступни. На противоположной горе извивалась серпантинная дорога на Кегер, а со стороны лагеря слышались разбуженные детские крики. Мычали тяжело ступающие, некрупные коровы, бредущие наверх, в гору, жевать траву. Я почти бежал навстречу дороге, тонущей где-то внизу в разноцветном селе, а сзади – кривое блюдо нагорья прорезалось трещиной, и теснились хозяйственные постройки, собранные из камней старого выселенного Гуниба. Пустое село, уже развалившееся и растасканное, обрывалось провалом, вдоль которого в нескольких местах белели тряпки – там, где машины с людьми упали на дно, в сухое речное русло. Плотно слепленные ласточкины гнезда коренных гунибцев, давно сжитых в Аркас и Манасаул, сменила парадная ясность открытого пространства да точечная застройка: туберкулезный санаторий, больница, детские лагеря, бывшая турбаза, разрозненные дачные домики.

Цвела ромашками бугорчатая Царская поляна, где как-то отобедал Александр II, холмики повыше – столы, пониже – лавочки. «Беседка Шамиля» из белого камня стояла на месте пленения имама, а в центре нее лежал большой камень, на котором сидел в исторический момент князь Барятинский. На другой стороне горы, в выдолбленном для белого царя триумфальном тоннеле, за годы осевшем и заброшенном, теперь отдыхали коровы. Еще выше зеленым пятном в безлесом внутреннем Дагестане вставала рощица из красноствольных берез, тянущаяся вдоль края пропасти, на дне которой, похожие сверху на папье-маше, толкались горы и поблескивали, будто сметенные в кучки обломки слюдяных пород, аварские села.

(«Надо вернуться в “Халал” и поискать там Халилбека», – подумал Далгат.)

Я был на смирных провинциальных улицах Кизляра, возле дома, где родился Багратион, и у деревянной избы, где жил Толстой. Избу давно заселили и сняли мемориальную табличку, так что саму ее было трудно приметить в ряду таких же утонувших в грязи изб и саманных домиков казацкого типа. По краю города бежал серый Терек и высился большой винзавод, где в бочках хранилось вино разного сорта и сбора.

(Рядом с Далгатом сел кто-то в белой рубашке и с коричневыми пятнами на лице и стал заглядывать в книгу.)

Где ты, мой Дагестан? Кто погубил тебя? Где законы твои, где тухумы, где твои ханства, уцмийства, шамхальства, вольные общества, военные демократии? Где дивные платья и головные уборы твоих людей? Где языки твои, где песни твои, где вековые стихи твои? Все попрано, все попрано…

Далгат отвлекся от книги и посмотрел на своего соседа. Сосед улыбался.

– Про что книга? – спросил он, тыча пальцем в страницы.

Далгат закрыл книгу и быстро засунул ее в папку.

– Так, ничего, ерунда, – ответил Далгат, улыбаясь в ответ.

– Я почему спрашиваю… У меня тут рядом магазин с картинами. Сам рисую. Заходите, посмотрите. Меня Наби зовут, – говорил человек, пожимая Далгату руку.

– Что за картины? – спросил Далгат, не понимая, какая здесь связь с книгой.