Сахар на дне - стр. 12

Лизка аппетитно хрустит морковкой, рассказывая о своих пациентах, ну и о Миронове, конечно.

– Ты прикинь, он меня на кофе пригласил.

– Мм, а ты что? – грызу яблоко, не отрываясь от своих записей по пациенту.

– Ну а что я? Согласилась, конечно, – Лиза ослепительно улыбается. – Ну не прямо сразу…

Её прерывает громкий стук в дверь, от которого мы обе вздрагиваем. И не дождавшись разрешения, дверь распахивают. На пороге появляется мой сводный брат.

– Привет, – он быстрым шагом подходит ко мне. – Подпиши.

На стол передо мной ложится форменный бланк.

– Молодой человек! – первой отмирает Копылова. – Это ординаторская, и…

С абсолютно беспристрастным выражением Алексей подходит к Лизке и, ухватив её за локоть, спроваживает за дверь, что-то буркнув на прощание. А я так и сижу с открытым ртом, не зная, как на это реагировать.

– Подпиши, – Шевцов снова возвращается к моему столу.

Я опускаю глаза на бланк, который Алексей поверх всех документов положил мне на стол.

– Это… выписка? – смотрю удивлённо. – Но ты меньше недели провёл в госпитале. Я не могу её подписать.

– Можешь.

– Тем более, что твой основной врач – хирург. Палыч в жизни так быстро не выпишет пациента.

– Уже выписал, – Шевцов кивает на печать и подпись Герасимова, а я не верю своим глазам.

Не знаю, как Алексей убедил Степана Павловича спустя шесть дней после операции выписать его, но размашистая подпись и печать в выписном бланке являются неоспоримым фактом.

– Но что случилось? Почему ты так торопишься?

– Надо так.

– И это всё? – я складываю руки на груди, тем самым показывая, что не стоит мною помыкать. – Просто «так надо»? Ты ещё не оправился после травмы. И я не могу тебя выписать. Что ты делаешь?!

Моя профессиональная бравада, видимо, здорово утомила Алексея, потому что он, хмыкнув, отодвинул меня вместе с креслом и дёрнул ящик стола. Потом вытащил оттуда мою печать.

– Лёша!

Скрутив крышечку, сделал оттиск на своей выписке, а потом резко придвинул меня обратно и наклонился сверху, поставив ладони на столешницу с обеих сторон. Мне пришлось немного склониться к столу, чтобы не упираться ему макушкой в подбородок.

– Подписывай.

Он сказал это тихо, но только идиот бы не расслышал угрозу. Или идиотка. Такая, как я, например.

– Знаешь, – шиплю в ответ, – я могу позвать сейчас санитаров. Они тебя скрутят и привяжут к постели. А потом накачают успокоительным.

– Знаешь, – Шевцов наклоняется к самому моему уху, и от его голоса волной окатывает мурашками. – Я ведь потом тоже могу скрутить тебя, бестолочь, и привязать к постели. Только накачивать уже буду не успокоительным.

От такой недвусмысленной угрозы я вся вспыхиваю и просто каменею, не нахожусь, что ответить. Понимаю, что Шевцов не просто не изменился, он стал в разы хуже и опаснее. Раньше Лекс был своенравным циничным мальчишкой, а теперь передо мной взрослый мужчина, признающий только собственные границы. И где они в его понимании – я понятия не имею. Он играет со мной сейчас как кот с мышью, готовый прихлопнуть в любой момент.

– Подписывай, – снова рычит сквозь зубы.

Дрожащими руками я хватаю ручку и быстро ставлю росчерк возле печати. Только бы он скорее выпустил меня из опасного плена своих рук и ушёл, чтобы я смогла спокойно вдохнуть. Маленькая девочка во мне снова хочет сбежать к себе в комнату, запереть двери на все замки и укрыться с головой одеялом.