С миссией в ад - стр. 5

– Дайте, пожалуйста, ключ от вашей комнаты, что в лекарской. Чернила кончились, – попросил он дремавшего монаха.

– Ты пьёшь их что ли? – спросил добродушно «сукин сын» и, добавив:

– Хитрец – стал лениво перебирать, едва помещавшуюся у него на ладони, увесистую связку.

   К счастью, он ему был не нужен. Монаху предстояло дежурить в другой «сучьей». Заполучив его, Доменико, собрав бумаги, направился в лекарскую. Там можно было набрать чернил и спокойно поработать. Почти все нотарии, если подворачивался случай, так и делали. Вот почему монах проворчал: «Хитрец…»

   Здесь никто не мешал. Никто не хлопал дверьми. Ниоткуда не сквозило. И не надо было вскакивать, чтобы каждому вошедшему говорить «здравствуйте, синьор!», а уходившему – «до свидания, синьор!»

   Собираясь в тюремную лекарскую, Доменико поймал себя на том, что он как будто когда-то уже все эти движения проделывал…

   «Сейчас рассыпятся бумаги», – подумал он.

   И действительно, выскользнув из рук, они разлетелись в разные стороны.

   «Сейчас распахнется дверь, – думал нотарий, – он резко поднимет голову, и заправленное за ухо перо чудным образом залезет ему за шиворот».

   Так оно и случилось…

   Тополино с недоумением посмотрел вокруг и пожал плечами.

   4.

   Разложив на столе бумаги, Тополино потянулся за бутылью. И тут кто-то невидимый, характерным голосом костолома Джузеппе, позвал:

– Джорди!.. Джорди!.. Проснись!.. Это я.

   От неожиданности Доменико вздрогнул и отдернул руку от склянки с чернилами, словно прикоснулся ею к раскаленной печи.

– Я не сплю, Джузи, – отозвался шопотом другой голос.

   И голос тот принадлежал Ноланцу. Он-то и пригвоздил нотария к табурету. Разинув от удивления рот, Доменико вперился в потолок. Звук шёл сверху. Как раз с того места, где находилось слуховое оконце. И оттуда до него донёсся узнаваемый говорок дознавателя. Да вот только звучал очень уж необычно. Ласковым рокотом. Сердечно. Тепло.

– Я их выпроводил, Джорди, – сообщил он.

– Кого?

– Твоих мучителей… Теперь им лучше не жить… Наказал я их. Хорошо наказал.

   Джузеппе ожидал от Ноланца похвалы. А тот, словно что-то припоминая или вычитывая, произнёс:

– Подумай, прежде чем наказывать или творить добро. И если задумался, не делай ни того, ни другого. Не твоё то право. Но право Бога нашего. А если кто это сделает, с умыслом – он хуже слепца. Ибо слепец не ступит шага, если не уверен…

– В святом писании такого нет.

– Переврали наши священники библию.

– Не богохульствуй! – остерег Ноланца дознаватель.

– Брат мой, Джузи, худшее из богохульств – это вера в ложную истину. Правда, от церкви – церковная правда. Но Богова ли она?!… Ты не задумывался?

– Не говори так, Джорди, – взмолился Джузеппе.

   Ноланец хмыкнул. Тополино слышал хмык и представил себе усмешку на лице узника. Однако не видел он, как Ноланец, обняв за громадные плечи дознавателя, с еще большей страстью продолжил:

– Божий мир велик. Его величия – не представить, не объять умом. И наша вселенная – не центр мироздания. И человек – не пуп миров…

– Да будет тебе! – понизив до шопота голос, отаналивает он распалившегося узника:

– Я принес тебе письмецо.

– Тетка Альфонсина? – предположил Ноланец.

– Нет. Мать, как узнала о тебе, – слегла.

– Неужели Антония?

– Да от герцогини Антонии Борджиа.