Рыжая - стр. 29
– А хочешь? – дружелюбно спрашивает Тоби.
Я пожимаю плечами, но тут же думаю, что отсутствие энтузиазма с моей стороны выглядит невежливо. Он сделал шаг навстречу. От меня тоже требуется что-то подобное. Я вытаскиваю из сумки блокнот и пишу:
«Я бы хотела, если можно».
Темные глаза Тоби мечутся по странице, словно ему незнаком язык, на котором я изъясняюсь. Ему нужно время на осмысление.
– Ты не разговариваешь? – шепотом, словно кто-то может нас подслушать, уточняет он.
Его брови смыкаются на переносице – он не испытывает отвращения, не дичится, скорее заинтригован. Сбывается мой кошмар – я узнаю в его взгляде то тягучее, теплое сострадание, с которым на меня смотрела его покойная мать. Мне не хочется замечать, но сходство между ними все отчетливее. Лицо Патриции проступает через его еще детские, но утонченные, как и у нее, черты.
Я стараюсь отвлечься на окружающую обстановку, шарю глазами по предметам мебели, хрустальной люстре под потолком, телевизору последней модели в углу, – он, должно быть, цветной! – диванным подушкам с гобеленовым узором и изящным статуэткам на камине. Никогда прежде не видела каминов вживую. И никогда не была в таких роскошных домах. И не побывала бы, если…
Тоби стучит себя пальцем по уху, пытаясь без слов спросить, не глухая ли я. Он смущен. Вдруг он бестактно расспрашивал меня, а я не могла услышать, о чем.
Я выдавливаю из себя улыбку и быстро пишу в блокноте:
«Я слышу, но не разговариваю».
– О… понятно, – бормочет Тоби и взволнованно ерзает на месте. Теперь я тоже тушуюсь – все его внимание сконцентрировано на мне. Сейчас я ему куда интереснее, чем книжка.
Я считываю вопрос, крутящийся у него на языке, что со мной такое. Но я все равно не смогу дать ответ. Еще каких-то полгода назад я была обычной и также, как и все остальные дети, пользовалась своим речевым аппаратом.
Я не могу признаться ему, что наказана. За что именно. И кто меня наказал – я сама. Мои слова убивают. Я не собираюсь ему вредить. Он, судя по всему, очень славный и добрый мальчик. Другие мальчишки его возраста грубы и бестактны. У него хорошее воспитание и, надо думать, чуткое сердце.
Тобиас о чем-то долго размышляет, пока я оглядываюсь по сторонам, чтобы скрыть нервозность.
– Хочешь, я тебе тут все покажу? – предлагает он.
Я несмело киваю. И вот он уже хватает меня за руку и таскает по всем комнатам, сбивчиво рассказывая, что перед нами. Он вываливает на меня столько информации, что я теряюсь. В итоге я не запоминаю, как мы оказываемся у рояля.
Монументальный черный инструмент напоминает мне один из тех огромных, великолепных кораблей, о которых я любила читать и фантазировать раньше.
И там – в его недрах, словно с морского дна, рождается что-то таинственное и волнующее.
– Я люблю сюда приходить, – признается Тоби, и мне неловко от того, что он так откровенен со мной в первую встречу. На минуту в моем мозгу мелькает мысль, что он тоже по-своему одинок. Но это едва ли возможно, ведь у него есть брат. И отец. И, наверное, куча друзей. У такого хорошего мальчика просто не может не быть друзей.
– Он… на нем когда-то играла мама, – добавляет Тоби.
Я тянусь, чтобы погладить его по плечу. Это происходит рефлекторно, против моей воли – чистый инстинкт оказать поддержку подавленному человеку.