Рюммери - стр. 47
– Дык я слегка только. Да и кому до них сейчас дело-то?
– Сейчас особенно есть дело.
– Ладно-ладно. Я ж пошутил.
– Да ты бы и не смог ничего сделать. Помнишь ведь, че с Нюхом стало, когда он драку хотел затеять? Не забыл, как его колотило?
– Забудешь, ага! Трясло так, будто его кто невидимый у все щели имел, ги-ги.
– Думается, так потом и было, глупец на Короча руку хотел поднять.
– М-да. Говорю тебе, Седой, это все чертячьи проделки. Не зря в корчмах часто чертей видят.
– Наклюкаются, вот и видят.
– Не знал, че корчма днем бывает открыта.
– Какая тебе, в жопу, разница? Малой сказал, туда нести, и туда, значит, идем. Видел, какой он жирный? Точно правду говорит.
– Как он может врать? День же.
– По мне, так врать и неправду говорить – разные вещи. Сейчас такое творится, любой умом тронется. Помню, зашли мы, значит, в одну хату, поживиться чем. Бац! А на пороге мужик лежит – без башки. Видать, до нас уже кто-то побывал. Гляжу. Дети копошатся возле бабы – мать, видать, ихняя. Живот у той разорван, а они потроха жрут. Я им: че творите? А они: кашку кушаем. Угощайтесь, говорят, дядя, кашкой.
Некоторое время шли молча.
– Сбежит ежели, то девку не прихватит. Не бросит он ее; видал, как печется?
– Б-Брэкки, Кир, – с трудом проговорила Рюмси.
– Эй, малец! Вроде как тебя кличут, – проговорил один из мужчин.
– Лежи, не вставай. Скоро доберемся до места. Не беспокойся, это Хриплый, а это…
– Седой, – представился лысый мужчина.
– Понимаю, вопрос глупый, но как ты себя чувствуешь?
Она себя чувствовала плохо.
– Хоть погода радует, – ответила Рюмси.
Она впервые видела корчму так близко: не детское это место.
Рюмси услышала, как что-то скрипит. И подняла взгляд на дубовую вывеску, которая возвышалась над воротами, раскачиваясь на ветру. На почерневшей от старости доске красовалось название “Тихий омут”. Под названием имелась другая мелкая надпись: Nemo me impune lacessit[1]. Что она означала, Рюмси не знала.
Усталость сломила ее, и девочка уснула, но уже без сновидений.
Рюмси очнулась в незнакомой комнате. Стены, пол и потолок – все из дерева. Раны покрыты мазью – густой, теплой и пахучей, бледного лунного цвета. Запах приятный, в отличие от ощущений, которые испытывала девочка. Кожу пощипывало и стягивало, сильно хотелось почесаться.
Несмотря на то, что на Рюмси оказалась новая чистая одежда, а ее саму, похоже, помыли, она продолжала ощущать запах крови. Ее все еще била дрожь при воспоминании о жутком монстре.
Постель тоже была чистой, но застиранной чуть ли не до дыр.
В комнату вошла симпатичная девушка, хрупкая, небольшого роста, с очень стройной фигурой, не похожая на деревенских. И особенно она не походила на эту безликую грязно-серую комнату.
– Это комната для гостей, которым нужен ночлег, – словно угадав ее мысли, на ходу проговорила красавица и обернулась к Киру. – Не станем возвращаться к тому разговору, я же не буду интересоваться, откуда ты это узнал, – сказала она хрипловатым, но приятным голосом. – После того как ты меня обругал, я и не думала, что ты вернешься.
– Не ради себя ведь приперся, – буркнул Кир.
– Понимаю, но, Кириус, не стоит приводить ко мне кого вздумается. Не надо, милый! Я ведь говорила: даже то, что я… помогаю тебе, не поощряется.
– Прости, – поспешно ответил мальчик.