Рюммери - стр. 46

– Где Брэкки? – спросила она, тяжело дыша и пытаясь приподняться.

Кир помедлил с ответом:

– Я бы мог сказать, что он побежал за подмогой. Но не могу. Чертова Птица в небе. – Он положил руку ей на плечо. – Не вставай, лежи, чтоб не истечь кровью. И не обижайся на него, я и сам испугался до чертиков.

– За что мне все это?! Чем я это заслужила?! – отчаянно закричала Рюмси.

Она кричала изо всех оставшихся сил. Без всхлипываний и слез. Лишь крик.

Кир стоял перед ней на коленях и осторожно касался ее израненного тела. Он неловко приподнял ей одежду, и Рюмси зашипела от боли: ткань приклеилась к засохшей ране.

– Кир, уж прости, что я жалуюсь, – попыталась она пошутить и, к своему стыду, чуть не заплакала перед мальчишкой.

Рюмси неожиданно для себя заметила, какие мягкие у Кира прикосновения. С какой нежностью он о ней заботится. Вся неприязнь к этому мальчику бесследно испарилась. Исчезло даже напряжение между ними. Сердце забилось быстрее.

Они смотрели друг на друга в неловком молчании, не зная, что сказать.

Рюмси приподнялась…

– Не вставай, что ты?.. – проговорил Кир.

…и поцеловала его в губы. Поцеловала по-настоящему.

– Это… это было не обязательно, – промямлил Кир, краснея, как буряк.

– Знаю.

Рюмси почудилось, что вовсе у него не гнилые зубы, а белые и крепкие. Волосы мальчика казались густыми и красивыми. Ей начало мерещиться, будто Кир покраснел настолько, что воздух вокруг его тела начал плавиться. Сквозь эту рябь виднелись две точки цвета уходящего солнца.

Но дальше Рюмси потеряла сознание.

Ааконец отставил факел. Вытащив камень, извлек из тайника свернутый пергамент и развернул. В свете огня перед ним красовалась карта. Недолго думая, он вложил ее обратно и, пошарив, нашел шкатулку.

Он с отвращением уставился на вырезанные на крышке символы. Ааконец понятия не имел, что они означают, но один знак был ему знаком. Беззвучно шевеля губами, мужчина выругался. В Ааконе такой рисовали на могилах предателей, чтоб те никогда не переродились, оставаясь навечно гнить в земле.

Слегка дрожащей рукой он открыл шкатулку. Пришлось приложить немного усилий: видимо, ее давно не открывали. Или руки перестали ему повиноваться. Да и мысли блуждали. Ааконцу это все не нравилось, но он обязан человеку, который отправил его сюда, жизнью. При этой мысли он провел рукой по шраму на шее.

Где-то на улице раскатился гром, настолько сильный, что звук его докатился даже в этот жуткий подвал. Ааконец невольно вздрогнул, хоть и был не из робких. Теперь в округе вряд ли кто-то спал.

Вдруг – резкий, обжигающий холод, и сновидение рассеялось. Рюмси начала приходить в себя.

– Чой-то у нее с рожей? – прозвучал хриплый голос.

– Вроде как грязь, или родинки такие.

– Странные какие-то. Я где-то уже слыхал о таких отметинах, на слезы похожих. Кажись, бабка моя покойница рассказывала.

– Вроде как бабка покойная, а ты нет. Неси молча: слыхал толстяка? Донесем – выпивку получим.

– На то и корчма, чтоб напиться. Там, думается, и чего пожрать дадут… ги-ги!

– У корчмарки и спросишь.

– И спрошу, канеш, а то как же… ги-ги, вроде как одна там, ги-ги. Скучает, небось.

Рюмси приоткрыла глаза. Ее несли на носилках. Двое мужчин.

– Да ты, Хриплый, совсем дурак, видать. Даже самые ошпаренные на всю голову типы, навроде золотых, не трогают корчмарей.