Рыбья Кровь и княжна - стр. 15
Арсы довольно загудели – такое объяснение им вполне понравилось.
– Что будет с теми, кто ушел в Арс? – спросил один из вожаков.
– А что бывает с теми, кто без дозвола покидает ратное поле? Назад в дружину не приму, это точно. Только десятскими к ополченцам.
– А если мы все от тебя уйдем? – продолжал задираться Кныш.
– Куда вы уйдете? В Арс? – снисходительно усмехнулся князь. – После того как всюду на вас смотрели как на великих воинов, снова займетесь тайным ночным разбоем? Вы уже стали другими, и назад вам дороги нет.
– А Буртыма нам отдашь? – раздался голос из задних рядов.
Все притихли, ожидая реакции Рыбьей Крови.
– Сыну Буртыма пять лет. Могу его дать вам на растерзание. Согласны?
Арсы молчали. Хорошо изучив своего князя, они понимали, что сказавший «согласны», может тут же оказаться на чурбачке с петлей на шее, чтобы сама судьба распорядилась его кровожадностью.
Присутствующая в гриднице Всеслава была потрясена.
– Ты и правда мог отдать им сына Буртыма на растерзание? – в смятении спросила она позже в княжеских покоях.
– А вечевой колокол зачем? Маленький набат – и от всех моих хваленых арсов останется мокрое место.
Последовал час ее раздумий и следующий вопрос:
– И ты бы спокойно смотрел, как войсковые гриди расправляются с твоими отборными телохранителями?
Дарник уже жалел о своем мрачном остроумии. Вот так пошутишь, а потом сто слов добавляй, чтобы все объяснить. Буртым тоже, когда ему передали шутку князя, воспринял ее с чрезмерной горячностью.
– Ты сам хотел, чтобы я жену и детей в Липов перевез. А теперь их казнить задумал? – ворвался он в приемный покой, разметав у дверей двух стражников-арсов.
– Разве не знаешь, детей рубить для меня в жизни самая главная радость, – добродушно осклабился, поднимаясь ему навстречу, князь. – Быть тебе первым сотским конной хоругви. И половина гридей у тебя будут из арсов.
Впрочем, когда начали с воеводами и тиунами все считать и прикидывать, выяснилось, что на полутысячную хоругвь не хватит ни коней, ни конных припасов, ни обученных должным образом гридей.
– Хорошо, пусть будет пять полусотен, а шестая полусотня будет всегда при мне, – неохотно уступил Рыбья Кровь.
– А как насчет жалованья для самих оптиматов? – задал неприятный вопрос тиун дворский Фемел. – Оно ведь должно быть побольше, чем у простых гридей.
Фемел был ромеем и раньше обучал в Корояке купеческих детей счету и ромейскому языку. Потом появился в Липове, чтобы, как он сам говорил, научить липовского князя быть первым. Дарник, у которого и без того ощущения своего первенства всегда было в избытке, лишь расхохотался такой ромейской простоте. Тем не менее Фемел и в самом деле скоро занял место огнищанина, ведающего всем княжеским хозяйством. До полного огнищанина ему не хватало только подчинить себе конюшего, оружейного тиуна и тиуна казначейского, но ими Дарник предпочитал управлять сам. Поэтому и называли Фемела только тиуном дворским. Начальником над горшками и тряпками, как насмешничали прочие советники княжеской думы.
Жалованье для гридей было самым больным местом князя. Больше года он каждое утро вставал с одной и той же мыслью: где взять обещанные воинам дирхемы? Иногда даже казалось, что, если бы три года назад ему кто-нибудь убедительно объяснил, что в военной службе главное не умение махать мечом, а вот такое изнурительное добывание серебра, – он бы ни за что никуда не двинулся из родной Бежети.