Рябиновая долина. Слезы русалки. Книга третья. - стр. 33
– Прости… Задумалась я…
Тимофей тут же спросил с любопытством:
– А об чем задумалась-то? И вообще… Почто нас бабка на заимку-то послала? Не раньше, не позже…
Девочка нахмурилась:
– Слыхал же! Травы собирать. И вообще… Тебе бабаня чего велела? Слушаться, да защитником быть, а не озоровать, да бездельничать!
Парнишка на сердитые слова сестры не обиделся. Примирительно проговорил:
– Ну чего ты… Я ж так спросил. Чудно все это. На заимку-то нас отродясь одних не пускали, а тут… Уль, может стряслось чего?
Ульяна, пораженная такой прозорливостью младшего брата, посмотрела на него с некоторым удивлением, и пробурчала:
– Может, и случилось, а может и нет еще. Не знаю я, Тимка… Только, на душе отчего-то маетно, словно сердце беду какую чует… – Она тяжело вздохнула: – Ладно… Поглядим, что дальше будет. А ты пока повнимательнее будь. Может что ТАКОГО в лесу приметишь…
Тимка немного даже оторопел.
– А чего это ТАКОГО, а, Уль? Ты прямо скажи…
Сестра сердито нахмурилась, но своим чутьем, Тимка угадал, что на сей раз, сердилась она не на него. Ответила с каким-то отчаяньем:
– Да, не знаю я, чего!!! Мало ли… Айда живее. До темноты до места дойти бы надо. – И зашагала вперед, не оглядываясь больше на брата.
До заимки было не шибко далеко, но и не близко. Верст с пятнадцать будет. Это была тайная бабкина заимка. Она туда уходила, когда травы особые для водоположения нужно было собирать, да зелья всякие варить. Ульяну часто брала с собой, а вот Тимофею такое счастье выпадало впервые. И он всю дорогу гадал, что же такого должно было произойти, чтоб их одних на ту заимку отпустили. Да не просто отпустили, а отправили! Но ничего путяшного в голову не приходило. И он решил, что Ульяна что-то знает, но ему не говорит. Ладно, до места доберутся, там поглядим, может и подобреет сестра.
К заимке подходили, когда солнце уже садилось за лес, разбрасывая по реке золотисто-алые блики. Река в этом месте была неторопливая, величавая, с несколькими заводями и парой глубоких омутов, в которых темная вода ходила водоворотами. Небольшая домушка, почти вросшая в землю по самое свое единственное оконце, затянутое мутным бычьим пузырем, стояла почти на самом берегу, под огромной раскидистой елью. Крыша вся сплошь поросла зеленым, да красновато-коричневым мхом. Бревна, из которой избушка была выстроена, толстые, почерневшие от дождей, да времени, тоже кое-где были покрыты зелеными моховыми наростами. Если не знать, так и мимо пройдешь – не заметишь. Всего в ней была одна комната с печкой посередине, сложенной из дикого камня, лавкой, нешироким столом из неотесанных досок, да полатями, на которых лежал тюфяк, набитый сеном и укрытый чистеньким латанным покрывалом. Над печью, на кожаных шнурках, висели высохшие пучки трав, запасы бабки Аглаи. Терпкий ароматный дух стоял от них по всей избе, пропитав собой до основания старое дерево. Рядом с печью, к стене была прибита полка с нехитрой кухонной утварью, да какими-то корчажками, в которых хранились бабкины снадобья, да мази. Тут же в уголке лежал небольшой запас дров. Растопив печь, ребятишки уселись вечерять. Лейке тоже достался добрый кусочек пирога, который она уволокла в уголок, да там и съела.
Два дня прошли, как одна минуточка. Так хорошо и вольно Ульяне еще не было, и она подумала, что нужно бы попросить бабу Аглаю, чтобы она хоть иногда отпускала внучку на эту заимку. Тимофей тоже носился, совершенно ошалевший от свободы, но при этом, Ульяну слушался и старался ей во всем быть помощником. И от сердца девочки стал отступать тот холод, предвестник беды. Она уже, было, подумала, что они с бабкой Аглаей ошиблись, и те прохожие, просто прохожими и были. Но на третий день их всполошила Лейка. Она вдруг уселась на поляне перед избушкой, задрала голову к небу и завыла долго, протяжно и тоскливо, с какими-то подвизгивающими переливами, от которых волосы на голове ерошились дыбом.