Русский романс. Неизвестное об известном - стр. 12
Глинка и «Сальери»
Но мне почему-то иной раз думается, что сам Верстовский иногда вспоминал совсем другого композитора. Композитора, которого вывел в одной из своих «Маленьких трагедий» Пушкин – Антонио Сальери. «Бывают странные сближенья», сказал как-то Пушкин. Театр La Scala открылся в 1778 году оперой Сальери «Признанная Европа», Большой театр на его нынешнем месте – в 1825 году представлением на музыку Верстовского «Торжество муз»…
Михаил Иванович Глинка – «злой гений» Верстовского
Конечно, Верстовский не мог не знать «Моцарта и Сальери». Если даже Пушкин и не показывал ему то, что написал во время той самой болдинской осени 1830 года, то год спустя трагедия была напечатана в альманахе «Северные цветы». С какими чувствами читал – в разные годы – Верстовский вот эти слова из первого явления:
И совсем уж про себя добавить – это уже вослед не Пушкину, а Римскому-Корсакову: «О Глинка, Глинка!» Не без основания: склонность молодого Глинки к праздным гуляниям и к прекрасному полу была всем известна…
Конечно, Верстовский никоим образом Глинку не травил, ни в переносном, ни тем более в прямом смысле слова. Даже наоборот – в переписке Верстовского не раз встречаются комплименты в адрес автора «Жизни за Царя». Глинка, кстати, вёл себя в отношении своего главного конкурента, в общем, безупречно: резких оценок себе публично не позволял, да и в переписке Глинки фамилия Верстовского встречается всего один(!) раз, да и то в сугубо нейтральном контексте.
Но относительно Верстовского не стоит обольщаться. Такой уж был у него характер – конкурентов он, что называется, на дух не переносил. Даргомыжского он вообще как бы не замечал. Разумеется, как профессионал он не мог не оценить и его, и Глинку по достоинству. Но по мере подъёма по служебной лестнице – а умер Верстовский в генеральском чине, действительным статским советником – его, судя по всему, всё больше одолевали и эгоизм, и зависть, и тщеславие…
Вот Верстовский пишет князю Владимиру Одоевскому, и его, что называется, прорывает: «Я первый обожатель прекраснейшего таланта Глинки, но не хочу и не могу уступить права первенства! (курсив мой – Л. К.) Правда, что ни в одной из моих опер нет торжественных маршей, польских мазурок, но есть неотъемлемые достоинства, приобретаемые большой практикой и знанием оркестра. Нет ориториального (так в оригинале – Л. К.) – нет лирического – да это ли нужно в опере… в театр ходят не богу молиться!»
Но дело тут даже не в этих вполне понятных, хотя и не лучших, человеческих чувствах. Слишком уж Верстовский с Глинкой были не похожи друг на друга.
У Глинки в «Жизни за Царя» уроки, усвоенные им в Италии, слышны буквально в каждом такте. Оперы же Верстовского с их водевильно-куплетной и романсово-песенной могли родиться на только русской почве. Что считал главным в опере Верстовский? Легко запоминаемую даже неподготовленным слушателем мелодию. Простую, доходчивую песню. Удалую пляску – можно русскую же, можно цыганскую. Русская песенная опера? Можно сказать и так. Даже с элементами мистерии, поскольку можно, и даже желательно добавить разные театральные чудеса – всевозможные грозы, бури, хоры и пляски духов, нечистой силы и прочее в том же роде.