Русский остаток - стр. 5
Гостьи из Питера засмущались.
– Серж, – сказал Анатолий, – займись девушками, а я по такому случаю картошку, что ли, пожарю.
Галина посмотрела в ту сторону, куда обращался Анатолий.
На подоконнике настежь открытого окна, по-турецки поджав ноги, сидел тоненький хрупкий мальчик с яркими губами и пробивающейся темной бородкой. Он курил и смотрел куда-то вдаль, в ночь, на звезды. Его взгляд был спокоен и серьезен.
– Я тебе помогу, обожаю жарить картошку, – сказала Татьяна и удалилась с Анатолием на кухню.
Галина присела на единственный в доме стул (обе москвички сидели на колченогом диване). Перед ними на маленьком столике стояла недопитая бутылка сухого красного вина, из кулька выглядывало какое-то печенье, из другого – кусочки нарезанного сыра.
Комната была увешана картинами и картинками, многочисленные холсты в рамах и без стояли рядами вдоль стен, оставляя минимальное пространство для обыкновенной жизни.
Вкусно пахло красками. (Этот специфический запах всех художественных мастерских сделался потом для Галины любимейшим на всю жизнь).
На полу громоздился старый магнитофон, пел Шаляпин.
Пепельница наполнялась окурками. Все молчали.
– Посиди так, – вдруг сказал Серж, обратившись к Галине. – Я тебя порисую. Можешь?
Галина недоуменно кивнула.
Серж взял картон, пастельные мелки и стал быстро набрасывать ее портрет.
Москвички переглянулись и, о чем-то между собой пошептавшись, вышли на улицу.
Галина сидела не шелохнувшись.
«Идеальная натурщица», – потом говорил Сергей смеясь.
Спустя полчаса все вместе ели картошку, допивали вино и пили чай с печеньем и сыром.
Разговор не особо клеился. Питерские подруги кожей чувствовали: третий (четвертый) – лишний, но обреченно терпели свою лишность.
В третьем часу стали стелить постели.
– Не переживайте, девушки, – улучив минутку, шепнул подружкам Анатолий, – завтра они уедут.
– А мы и не пере… – начала Татьяна, но Анатолия окликнула болгарка, и он ушел к ней спать в другую комнату.
Замшевая стелила себе и Сержу на диване.
Девушек положили тут же: Галину – на раскладушке, Татьяну – на полу.
Погасили свет.
В эту ночь Серж так и не лег к Замшевой.
Он выходил на крыльцо, курил, подсаживался к Галининой раскладушке и, улыбаясь, что-то говорил ей, тихое и ласковое. В темноте лицо его низко склонялось к ней, и она видела совсем близко его улыбающиеся губы и светящиеся радостью глаза. Он тихо целовал ее лоб, нос с горбинкой, плотно сжатые красивые губы. Она молча лежала, почти не дыша, боясь пошевелиться, замирая от мысли, что Замшевая все это видит и слышит. (Татьяна после утомительной дороги спала как убитая.)
Под утро так и заснули: она – свернувшись калачиком на раскладушке, он – пристроившись подле нее на полу и положив голову на ее подушку.
Когда Галина проснулась, все уже встали. Как и говорил Анатолий, болгарка и Замшевая (с заплаканными глазами и злая) уехали в Москву. Замшевую она больше никогда не встречала, а вот в огромной квартире болгарки (она была дочерью дипломата, иногда спонсировала молодых художников из любви к русскому искусству) им с Сергеем впоследствии приходилось иногда ночевать.
– Доброе утро. Как спала? – спросил Сергей, ласково улыбаясь.
Она встала с раскладушки, и он обнял ее, полусонную и теплую.
Сегодня он показался ей выше ростом и старше. Он и действительно был старше ее на три года и почти на голову выше.