Русские апостолы. роман - стр. 6
Несколько лет живем как в каком-то странном сонном тумане. Но тихо-спокойно. Не чуя ни времени, ни себя, ни общества. Я работаю много, не покладая рук – и учителем, и репетитором и регентом.
Перемены в обществе, однако, стали ощущаться. И не к лучшему. Во всём наблюдается какая-то распущенность. Кстати, тот юноша, который когда-то у первой Тани на веранде скандально толковал об «абсолютной свободе», теперь уж мужчина «со взглядами», причем куда как крайними, и даже, как ни странно, чуть не самая популярная личность в местных губернских собраниях. У него теперь масса юных подражателей и адептов, которых он вербует повсюду с изумительной скоростью.
Это уже какой-то тип. Для него и ему подобных нет лучшей забавы, как высмеять-покуражиться над церковью, стариной, властями. Даже удивительно, чем они могут прельстить публику. Сами скучные-прескучные, ничего своего, только и знай, что толкуют про социализм, клянут монархический строй, вечно жаждут каких-то перемен, желательно революционных.
И, судя по всему, дождутся. Грядут перемены. Ох, грядут!..
Вот уже несколько месяцев, как началась война. Поехал навестить моего старенького «дедушку». Дорогой старик. Совсем он плох. Говорит через силу, больше шепчет; видно, силится сказать что-то самое-самое, «последнюю свою волю».
– Ты всегда был добрым, хорошим мальчиком… Я совершенно в тебе уверен. Но послушай меня. Твое благочестие ничто не смутит. Не ради тебя самого, а ради тех, кто слаб и легко может быть уловлен, умоляю тебя избрать духовную стезю и принять сан.
Что за чудо! Эти слова словно снимают с меня пелену. Солнце и звезды вдруг воссияли преудивительно. Да ведь я и сам точно всю жизнь так думал и хотел! Я не колеблюсь ни секунды. Это и есть мое самое сокровенное желание!
В начале войны я как раз заканчиваю пастырские курсы в Москве. Повсюду энтузиазм и воодушевление неописуемые. Но потом начинают привозить раненых. Сотнями, тысячами. Над страной нависает смерть.
Я уж рукоположен и определен в сельские священники, но в пылу общего порыва загораюсь идеей отправиться на фронт полковым капелланом. Ночью во сне мне является умерший «дедушка». Я ужасно рад и немедленно спрашиваю его совета о моем решении. Он, между тем, медлит, явно не спешит одобрять свойственную мне «легкость ног».
– Неужто Господь Всемогущий поместил тебя не туда, куда надо, и ты хочешь Его поправить, миленький брат? Ты рвешься на войну, не понимая, что ты уже и так на войне…
Я чувствую, что краснею от смущения. Ведь он обращается ко мне оттуда, откуда ему видно всё, и теперь я для него «брат». Мне становится ясно, что я уже не желаю ничего другого, как только чтобы «дедушка» благословил меня отправиться в мое дальнее село, где измученное, заброшенное «стадо малое» заждалось своего «доброго пастыря». Мои родные. Самые дорогие.
– Понимаешь, если уж ты возложил все свои упования на Господа, – продолжает объяснять «дедушка» со спокойной улыбкой, – то тебе больше не нужно каждый последующий день думать и сомневаться, куда тебе поехать, что тебе делать. Ежели ты благ, то любой жребий, выпавший тебе, – во благо… Понимаешь ли меня, брат?
Конечно, понимаю. Ох, опять это мое злокозненное своеволие, моя «легкость ног»! Милый «дедушка»! Конечно, я со спокойной душой отправлюсь, куда мне предписано. Слава Богу, уж не нужно ничего решать. Всё решено.