Русские апостолы. роман - стр. 8
– Только уговор, – строго говорю мужику, – будем за твою тещу молиться вместе. Ты да я.
Мужик прищуривается. Думает, я шучу.
– Нет, батюшка!
– Да.
– Да нет же!
– Да.
– Ох, помилуйте, батюшка! Христом Богом! – лепечет мужик. – Я уж лучше за вас тут пока картошку перекопаю…
– Раз так, – говорю ему, – и я за тебя твою картошку потом перекопаю. А теперь пошли со мной, будем вместе молиться.
Мужик прыскает от смеха, а потом приседает от хохота. Что за чудесный батюшка, написано у него на физиономии. Через пять минут, однако, мы вместе бежим к болящей и горячо молимся вместе у одра.
В другой раз, среди ночи, бьется в окошко взъерошенный мужик, весь трясется со страху, у него, дескать, жена рожает, и он требует, чтоб я немедленно поднимался с постели, шел в церковь молиться за благополучное разрешение от бремени.
– Хорошо, – с улыбкой говорю мужику. – Только уговор: пока буду молиться за твою жену и за тебя, ты отправишься спать и заснешь сном праведника…
Мужик, забыв про свой страх, хохочет. Чему я ужасно рад: бедняга чуть не помер от своих волнений.
С первого дня я завел такой порядок: начинать утреню в четыре часа утра. Слишком рано, говорят мне, народ не будет ходить. Ну и что, отвечаю, кому надо придет и в четыре утра. К тому же служу я не для людей, а для Господа. Не я заводил сей устав, и не мне его менять.
Такое мое объяснение сочли забавным. Я не против. Главное, теперь все привыкли, и служба идет как положено.
Вообще-то, по страшной бедности, чтобы не входить в лишние расходы, крестьяне стараются обращаться к батюшке как можно реже. Поэтому с бедняков за требы я не беру ни копейки. Такое мое правило. Впрочем, они тут почти поголовно бедняки.
Самая громадная для меня радость, что теперь ко мне ходят совершенно без всякого смущения. Что может быть приятнее?
А тут еще моя женушка меня веселит. Ворчит, что мужики повадились обращаться ко мне за любой ерундой, а самые наглые еще и пользуются моей добротой, чтобы выманить у меня что-нибудь. Мол, считают меня дурачиной-простофилей. Скоро весь дом растащат.
– Ты ведь отдаешь всё, кто чего не попросит! В долг ли, нет.
– Полно, любимая! – увещеваю я ее с улыбкой. – Мы с тобой, слава Богу, люди не нищие. К тому же иногда мне возвращают. А общественная собственность – это святое.
Ей, однако, не до шуток.
– Помнишь того наглеца, у него всегда такая хитрая физиономия? – вздыхает и не унимается она. – Сколько уж он раз выпрашивал у тебя денег, хотя бы несколько копеек. Мол, семья сидит без хлеба. Ты всегда даешь. Он тебя точно за простофилю считает. Даже однажды спросил, как же ты сам отдаешь последнее. А ты удивленно ответил, что так, видно, Бог определил: кому пироги да пышки, а кому синяки да шишки. Честное слово, он посмотрел на тебя, как на дурачка!
– Полно, любимая, полно, – успокаиваю я ее.
Если бы она только знала, что этот человек пришел ко мне в слезах, принес обратно все деньги, даже с лишком, каялся и просил прощения!.. Но что еще удивительнее: даже не мог объяснить этого своего поступка. А уж как он обрадовался, когда я сказал, что не возьму деньги, а чтобы он разнес их по самым бедным дворам.
Но и это еще не всё. Давеча, на исповеди он признался, как всё было на самом деле. Иисус пришел к нему и говорил с ним.
– Теперь он совершенно переменился, – уверил я жену. – Помогает мне в церкви, и я сделал его алтарником. Его Андреем зовут.