Русская сага. Выбор. Книга первая - стр. 27
Мать настороженно наливала её, демонстрируя отцу почти пустую бутылку. Но отцу на старые дрожжи хватало сначала и одной, чтобы начать своё протестующее выступление, длившееся до обеда. К этому времени искра возмущения гасла, а он ещё и половины не сказал из того, что хотел, поэтому вежливо просил маму налить вторую стопку.
На третий день, выспавшись, он сидел за столом с последними каплями в рюмке, предусмотрительно оставленными накануне, но даже их хватало, чтобы окончательно расслабить внутреннюю пружину так и не успокоенного разума.
Это был уже не простой колхозник и кристально честный коммунист, это был трибун! Он клеймил безответственность и вороватость местных начальников, потом неразумную политику верховной власти. Сначала громогласно, потом доходил до таинственного шёпота и снова взрывался криком.
После того, как Ина наизусть выучила стихотворение Лермонтова «На смерть поэта», она вставала рядом с отцом и возмущённо вопрошала вместе с ним:
– А вы, надменные потомки… Свободы, гения и славы палачи… Таитесь вы под сению закона, пред вами суд и правда – всё молчи! Но есть и божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд, он не подвластен звону злата!
Отец как-то сразу трезвел, недоумённо слушая обличительные слова, обращённые дочкой в угол с ухватами, на некоторое время замолкал, а потом повторял, уже рыдая:
– Но есть и божий суд! – и грозил пальцем тем же ухватам.
Лет через тридцать Ина увидит на телеэкране выступления Эдуарда Радзинского. Отец в своих выступлениях его эмоционально превосходил.
Третий день заканчивался обычно воспоминаниями о Кронштадте, морских боях. Отец оплакивал всех погибших друзей и успокаивался надолго, до очередного праздника. Когда он, наконец, выпил свою цистерну, знамя, упавшее из ослабших рук, поднял его сын. «И повторится всё, как встарь…»
Отец мог прожить до ста лет. Он ничем не болел, кроме нажитой трудом грыжи. Но система забирала самое главное в человеке – достоинство, он без этого стержня валился, сгибался, утекал… в бутылку.
Потом случится Чернобыль, и у брата родились дети, дети радиации. Отцу «повезло» скрыть семью от цивилизации и её пороков в самом глухом, но чистом краю, но её достали и там.
Дети братишки… Их жаль отчаянно. Вот после этого брат и стал прикладываться к рюмке, зато бросил пить потрясённый отец и всю пенсию стал отдавать сыну.
Так в чём корень зла? В самогоне, который служил обменной валютой во времена натурального хозяйства? Валютой, потому что за очень тяжкий трудовой день платили гроши, которых не хватало не только на жизнь, но и на смерть? В самогоне, который был единственно доступным антидепрессантом? Или корень зла был во лжи и демагогии КПСС, день ото дня лишающей народ веры в озвученные ею идеалы свободы, равенства, братства и справедливости?
Питие было единственно возможным протестом простого народа против этой лжи, и уже следствием того, что вымерли самые работящие и честные его представители. А пока верили, шли в самое пекло и побеждали.
А если вспомнить коллективизацию, когда уничтожались самые хозяйственные и самостоятельные мужики? О-хо-хо, страна моя родная, много в ней не только лесов, полей и рек, но и дури у властей.
Сейчас, когда она пишет эти строки, на дворе двадцать первый век. Что изменилось? Многое, но… Не прошло и полвека, как вымерли колхозы, не стало как класса рабочих. Не стало Иванов-дураков, на которых ехали и погоняли.