Русалочья заводь - стр. 30
Когда Надежда смеялась, на это стоило посмотреть. Все ее могучее тело принималось колыхаться, как волны в шторм, а голос напоминал дальние раскаты грома в начале весны. Но ее это ничуть не смущало, как, впрочем, и меня тоже. Отсмеявшись, Надежда уставилась на меня.
– Ты чего в такую рань пришла-то? За хлебцем, или еще чего надо? Так хлеб еще из пекарни не привезли. Обождать придется.
Я помотала головой.
– Да нет. Зашла спросить. Ты знаешь, где знахарка, баба Феша живет?
Надюха сразу как-то насторожилась и принялась меня буравить своим взглядом. Вид я приняла совершенно невинный. Стояла и смотрела на нее абсолютно честным взглядом.
– А зачем тебе баба Феша? Она же того… Не в себе она.
Я, про себя попросив прощения у деда, принялась вдохновенно врать.
– Да дед, понимаешь, руку поранил в своей мастерской. Рана долго не заживает. Вот я и хотела у бабы Феши мазь какую взять, или примочку какую.
Подозрение все еще не уходило из глаз подруги.
– Так, может, лучше в аптеку? Или вон к фельдшерице нашей?
– Не-е-е… Ты же знаешь моего деда. Не любит он всякие больницы. Так знаешь или нет? Или мне у кого другого спросить? – сурово глянула я на Надьку.
Это было прямым вызовом на грани оскорбления. Лучше бы я ей прямо в лицо плюнула, чем сказала, что она чего-то в деревне не знает. Посопев немного обиженно, она принялась мне растолковывать, как мне найти дом бабы Феши.
Чуть не кланяясь земно и рассыпаясь в благодарностях, а по пути еще восхваляя ее знания местности, я наконец-то покинула магазин. С облегчением выдохнув, направилась по указанному маршруту.
Домик знахарки стоял почти у самого леса. Я про себя хмыкнула, только курьих ножек ему не хватало для полного сходства со сказкой. Маленький, вросший в землю чуть не до самых окон, он был обшит тесом и покрашен голубой краской. Когда-то хозяйка с любовью и не без мастерства выводила на его голубых стенах цветочные узоры. Теперь они облупились и поблекли, давно не обновляемые умелой и любящей рукой, смотрелись как-то жалко, по-сиротски. Как, впрочем, и весь домишко. Старая черемуха, с торчащими старыми сухими ветками, все еще боролась за жизнь. И один ее бок, обращенный на улицу, все еще зеленел листвой и был усыпан черными мелкими ягодами. Что привлекало к себе множество мелких птичек. Они составляли разноголосый радостный хор, а старая черемуха снисходительно качала ветвями и поскрипывала старым стволом, внося в этот хор свои минорные ноты.
Калитка была распахнута, и я прошла по тропинке, вымощенной старыми досками, к дому. Постояла несколько секунд у двери, собираясь с духом, а потом громко постучала. Ответа не последовало, и я приоткрыла осторожно скрипучую дверь. В сенях было темно и прохладно. Сквозь маленькое окошечко пробивался зеленый свет. Солнце с трудом преодолевало преграду из плотной зеленой листвы старого древа. Я прошла и осторожно потянула на себя ручку другой двери, ведущую в дом. Дверь, сколоченная из тяжелых досок и оббитая старыми ватниками, открылась, и я шагнула через высокий порог.
Комната была обычной для деревенского дома. Русская печь, домотканые половички на дощатом полу и тяжелый стол из струганого дерева. По краям лавки. Над печью висели пучки разных трав. Все, как и положено в домике деревенского знахаря. В красном углу висела маленькая иконка с белыми шторками по краям и маленькой лампадкой. Хозяйка сидела в углу под иконой и перебирала травы, разложенные на столе перед ней. Мое появление ее, казалось, ничуть не удивило. Она кинула быстрый взгляд на меня и опять опустила голову к своим травам. Старческие пальцы быстро перебирали листочки, раскладывая их по разным кучкам. Я стояла у порога, переминаясь с ноги на ногу. Потом, будто бы опомнившись, тихо поздоровалась. Баба Феша, не глядя на меня проворчала: