Рукоять меча - стр. 41
– Старых приятелей? – не сразу понял Кэссин.
– Странно, что ты до сих пор так ни разу и не отпросился у меня, чтобы навестить Крысильню, – нахмурился Гобэй.
– Я… я не знал, что это можно… – растерялся Кэссин.
– Будем считать, что так и есть, – уступил Гобэй. – Старых друзей забывать негоже. Если сравнить человека с мечом, то рукоять этого меча – верность. Сам подумай – на что годится клинок без рукояти? Вот так и человек, лишенный верности, ни на что не пригоден.
Кэссин ужаснулся: вот сейчас маг решит, что Кэссин лишен верности, а значит, никуда не годится – и уж тем более не годится для обучения искусству магии, вот сейчас прогонит взашей…
– А мне и правда можно пойти в порт? – торопливо спросил он.
– Можно, – ответил Гобэй. – Да вот хоть прямо сейчас. А заодно на обратном пути зайдешь в ювелирный ряд и приведешь ко мне самого лучшего мастера. Скажешь, что для него есть работа.
Кэссин опрометью кинулся в Шелковую комнату, извлек наряд, которым снабдили его на прощание побегайцы, и переоделся: не стоит смущать недавних товарищей по несчастью зрелищем своего нынешнего великолепия.
Выйдя из дому, он немедля пожалел о своем решении. С моря задувал пронизывающий холодный ветер. Кэссин мигом продрог, но решил не возвращаться. Лучше преодолеть расстояние до порта бегом – и согреешься, и времени на дорогу уйдет меньше. И когда это листья успели пожелтеть? Ведь еще лето… или уже нет?
Крысильня встретила своего бывшего приемыша восторженно. Один только Гвоздь, по своему обыкновению, ехидно прищурился.
– Ты мог бы и не переодеваться во что поплоше, – заявил он.
– Да я и не переодевался, – запротестовал Кэссин.
– Вора хочешь обмануть, Помело? – усмехнулся Гвоздь. – Платьишко-то на тебе необмятое и не сношенное ничуть. Да и не стал бы ты его надевать в эдакую холодрыгу, если бы раньше носил: знал бы, что оно совсем легкое. Нет, там, у себя, ты в чем-то другом ходишь, а эту одежку в первый раз надел.
Кэссину оставалось лишь руками развести да покаяться.
– Тут я, и верно, оплошал, – признал он. – Похваляться перед вами не хотел. В другой раз заявлюсь в таких роскошных одеяниях – даже у Бантика челюсть отвиснет.
Именно Бантик был самым невозмутимым среди побегайцев.
– У Бантика не отвиснет, – возразил Гвоздь. – Сам видишь – нету его.
– А что с ним? – встревожился Кэссин.
– Ничего. Грузчиком Бантик заделался. Третьего дня мы его провожали. Теперь не он, а мы для него в лавочку бегаем.
– Сбылась, значит, мечта, – вздохнул Кэссин. На душе у него внезапно сделалось тоскливо. Хоть и не водил он особой дружбы с Бантиком, а все же без него чего-то недостает. Хорошо еще, что ушел Бантик, а не кто-нибудь, к кому Кэссин испытывал большую приязнь, – например, Покойник.
– Покойничек наш тоже скоро уходит, – сообщил Гвоздь, словно подслушав его мысли. – И мне пора собираться.
– А кто же за главного останется? – растерялся Кэссин. – Кастет?
– Да нет, Кастет тоже якорь поднимает, – вмешался в разговор Покойник. – Его не сегодня-завтра стражником зачислят.
– Он ведь еще возрастом не вышел! – изумился Кэссин.
– Да кто наш возраст разбирать станет! – махнул рукой Гвоздь. – Ты, Помело, сущий олух. Сколько Кастет скажет, столько ему лет и запишут. Хоть двести. Он тут с одним воином давеча в кабаке поспорил, что руку ему уложит, и уложил. А потом там драка завязалась, воин этот вроде как в изрядном подпитии был, и его побить изладились. А Кастет наш его отстоял и из кабака выволок. А воин этот какой-то важной шишкой оказался… не то племянник начальника, не то начальник племянника… одним словом, порадел он за Кастета в благодарность.