Руда - стр. 31
Вдруг все затихли, расступились: через контору проходил главный командир. Ярцов поклонился, преподнес свои образцы. Татищев пришел в такое же волнение, как давеча советник Хрущов. Он заставил шихтмейстера повторить рассказ. Слушал сидя, покачивая на ладони рудные куски, и одобрительно кивал головой:
– Целая гора? Что ж не съездил поглядеть?
– Ваше превосходительство! – Ярцов изобразил на лице легкий укор. – А ну как Демидовы раньше меня заявку бы сделали? Пэра как раз за их угодьями. Здесь, ничего-то не зная, и закрепили бы за ними.
– Прав! – сказал Татищев. – Кругом прав. Молодец! А позовите-ка этого, как его…
– Гезе, рутенгенгера? – догадался кто-то из офицеров.
– Не рутенгенгер, а ло-зо-хо-дец! – подчеркнул Татищев. – Опять саксонское речение, будто нельзя русского слова найти. Да и не лозоходец он теперь, а, по-вашему, берг-пробирер; по-моему – рудоиспытатель.
Гезе разыскали и привели очень скоро.
– Глюкауф,[11] – баском кинул Гезе при входе и поднял правую руку кверху. Татищев заговорил с ним по-немецки.
В это время раздались торопливые шаги: в комнату вошел, почти вбежал высокий молодой человек в дорогом, шитом цветами и узорами французском кафтане, но весь в дорожной пыли. За ним форейтор в ливрее[12] нес небольшой, но, видимо, тяжелый кожаный мешочек.
– Не закрыто еще? – крикнул вошедший и брезгливо сморщил нос. Тут он увидел Татищева и слегка наклонил голову. Впрочем, сразу же, не задерживаясь, прошел к повытчику.
– Вот прими, тут заявка и образцы. Заявляю от имени отца, цегентнера[13] Никиты Демидова, новый наш прииск, а какой, – тут сказано.
Сел на скамейку, постукивая пальцами по краю стола.
Повытчик посмотрел на часы, раскрыл книгу. Развернул заявку, поданную форейтором. Нерешительность и испуг выразились на лице повытчика. Он быстро глянул поверх бумаги на молодого Демидова. Тот сидел вполоборота к нему и нетерпеливо стучал пальцами. Повытчик покосился на главного командира. Татищев растолковывал что-то саксонцу.
– У вас написано, Василий Никитич: на Кушве-реке? – заикаясь, сказал повытчик Демидову.
В комнате настала тишина. Все замерли. Только Гезе твердил: «Гут… Гут… Шон».
– Ну да! А что? – голос Василия Демидова визгнул. – Место новое. Река Кушва пала в Туру-реку. Отсюда ехать на Тагил, дальше дорогой через новые наши Баранчинские рудники. Просим, чтоб было позволено для плавки сей руды построить со временем завод на две домны, а на реке Туре – молотовые фабрики.
Демидов говорил громко – не для повытчика. Слова «было позволено» выделил особенно.
– Это место уже заявлено, – повытчик заерзал на скамье, привстал, согнулся дугою через стол, а сам опасливо косился на парик главного командира.
– Как заявлено? Кем? Не может статься. Наша находка! Уже не первый год то место знаем!
– Часиком бы раньше, – прошептал повытчик и быстро сел на место; парик Татищева поворачивался к его столу.
– Кем, кем заявлено?
– Не имею права того сказывать, – строго возразил повытчик. – Так записывать вашу заявку, Василий Никитич, к разбору в совете?
Демидов поднялся. Лицо у него было очень худое, длинное и белое, с яркими пятнами на скулах – лицо чахоточного. Нестерпимо блестели глаза. В руках Гезе он увидел рудные куски; саксонец, как и все, кому попадали эти камни, старался ущипнуть магнитную бородку на остром черном изломе.