Размер шрифта
-
+
Рубежи. Пять возрастов моей поэзии - стр. 6
Он пропустил весну
в бреду,
и непривычно,
что выросли плоды,
а белые цветы
весною отцвели
и зря их на деревьях ищет.
Хотя к нему
входили
в дом,
но только частью
вносили лица,
загоревшие на солнце,
но даже частью
не могли
внести разливы
и только через шторы —
новенькое солнце.
И вот он удивился
мальчику худому,
бегущему,
цветущему,
красивому.
Он так стыдился
и отворачивал голову,
когда прошёл по пляжу
полуголому
и для него
сегодня
непривычному.
Ведь это очень трудно —
летом зреть для лета
и всё прозреть
и видеть так, как надо.
Он, проболевший от зимы
до лета,
он пропустил,
как выносилась
бельевая ванна.
«Она будет фифа…»
Она будет фифа,
потому что сам ты
азартный.
Белая и милая,
из ваты,
чернила и бумаги,
потому что сам ты – поэт,
стиляга
с рубашкою в два цветочка.
А фифа мяукнет поэту вослед,
задобрит сразу,
подарит пива шипучую бочку.
«Говорили девчонки…»
Говорили
девчонки:
«Любовь голубая,
нежность – голубая,
верность – тёмная…»
А дороги крутили
велосипеды девчонок,
и осень, наметая,
на нас налетала.
«Мы вам скажем, —
говорили девчонки, —
почему красивые
у нас глаза,
почернее сажи;
скажем однажды,
только осень выметет
до ноября».
Грустное небо
говорило:
«Верьте!»
Облака говорили:
«Мы правду знаем.
Голубого цвета
любовь
и нежность.
И даже верность,
и та – голубая».
Но рыжей осени
я поверил,
небу не верил,
девчонкам не верил.
Но осени пёстрой
впервые поверил,
навечно поверил
и не проверил.
Только с вышки,
которая за дорогой
на горы смотрит
в красный лес,
я видел снова
рыжие просторы,
и это было
намного сильней
голубых небес.
А девчонка
в вязанной кофточке
и девчонка
с голубыми глазёнками
обманули беспомощно,
до ноября
передумали,
и я не узнал —
почему у тебя,
как угли,
чёрные,
почернее сажи
глаза.
Журавли
Кого стесняться?
Осенью до речки далеко.
Друг друга
нам, мальчишкам, не стесняться.
Пусть где-то далеко
маячило осеннее пальто,
Нам осенью мальчишкам не стесняться.
Мы нагишом
плывём
по ледяной воде.
Друг друга нам, мальчишкам, не стесняться.
И с белым камнем-голышом
в протянутой руке
мы над волною будем простираться.
Мы голословные,
мы в спорах покричим.
Но здесь мы, дружные и голые,
вытягивая головы,
Летят в холодных водах
журавли.
Похожие,
озябшие и белые,
Не греемся.
На берегу не наш костёр
горит.
Смотрите на реку,
прохожие,
Как по воде большие, белокожие
Опять летят на берег
журавли.
«Мы любим осень не почему-то…»
Мы любим осень не почему-то —
Она ведь красива,
Но забудем,
Что смерть эти листья косила.
Не сила ли в этом,
Скажите мне,
В красивой смерти,
Пылавшей в огне?
Не сила ли в этом,
Когда жизнь твоя
Станет улицей-самоцветом
Багрового октября?
Я готов стать природой
Только ради осени.
Я готов стать городом,
Где листья на площадь наносит.
Ради секунды-вспышки,
Выгорая до дна,
Готов стать вышкой,
Чтобы услышать, увидать,
Как зори горят.
Осенний лист
Всё равно дана любовь,
Хотя дана листку печаль,
Хотя рассвет его не нов,
Когда закат его умчал.
И всё равно к щеке прижат,
Как будто с дерева не сорван.
Пусть называет кто-то сором
Того, кто солнцу не мешал.
Пусть называет кто-то сором,
А он пылал, как сорванец,
И под конец кружился сонно
Вокруг деревьев в сто колец.
И уходил, и всё бесшумно,
Раз шум и листья ни к чему.
И, словно в Антарктиду шхуна,
Дни плыли в снежную зиму…
Листку дана к земле любовь,
Хотя дана ему печаль.
Зовут – он возвратится вновь,
Как человек, теряя кровь,
Как человек, идя сквозь даль.
Он для земли готов на всё:
Страница 6