Рождество в Москве. Московский роман - стр. 2
Вдруг все услышали слегка уловимый вздох Шульца, на миг показалось, что он беззвучно плачет. И в эту секунду вскочил Ганс со словами: «Вот чем закончилась тысячелетняя история третьего Рейха, этой тарелкой супа. Капитан, вы, ослеплённые, завели нас в яму».
Все встали, движением предупреждая Ганса, что он слишком далеко зашёл. В их глазах была растерянность, они смотрели на Шульца.
– Всем сесть на места, – тихо приказал, продолжая доедать. Когда тарелка была пуста, встал и подошёл к Гансу.
– А ты смелый, Ганс, – сказал он строго.
Но слегка уловимая ирония была услышана и понята остальными, на что послышался смех. Ганс, задохнувшись от переполнявшего возмущения, судорожно достал фото, на котором был изображён ребёнок.
– А на это что скажешь?
– У нас у каждого в кармане что-то вроде этого: портрет любимой, родители, дети. Тебе это известно? Мы живы, ты не понимаешь, что это. Мы вернёмся в родную Германию, и она вновь расцветёт, мы найдём в себе силы вернуть ей славу.
– Вот сейчас должен зазвучать бравурный марш, коими мы были напичканы, маршируя с факелами под крики и истерические припадки вождей. Что ты имеешь в виду, опять тысячелетний Рейх, очередное безумие?
– Теперь у нас друзья за океаном.
Шульц хотел что-то добавить ещё, но, словно что-то вспомнив, осёкся и заключил одной фразой:
– В нашем положении мы непростительно много себе позволили в разговоре. Ганс, вспомни, где находишься, и то, что нас спросят, как мы вели себя, по возвращению в родные земли.
Неожиданно послышался шум возле стройки, и уже через мгновение по лестничному пролёту вбежала маленькая девочка. Она в момент глазами отыскала тачанку, сбитую из досок на одном колесе с отполированными ручками до блеска от постоянного использования. Мы знали, что дети играли ими, возили в них друг друга. Пацанка была шустра, глаза горели от намечающегося веселья. Она с улыбкой взглянула на нас и не придала значения нашим грустным лицам, воспринимая всё по-детски празднично, бросилась к окну и закричала:
– Ребята, драндулет здесь, айда сюда!
Катание на тачках – одно из немногих развлечений детей после войны.
В мгновение, в пылу и разгорячённая, она слишком вылезла из окна, тело не справилось с балансировкой, и верхняя часть туловища перевесила, ещё миг – и девчонка лежала бы внизу на строительном хламе. Ганс, стоящий ближе всех, бросился к ней со словами:
– Эрика, Эрика, ты упадёшь, – схватил за подол платьица. – Девочка моя, – засмеялся он, заплакав, – надо быть осторожнее.
Лицо Ганса вдруг озарилось небесным светом, и все вздрогнули, увидев это. Со двора послышались голоса взрослых, по лестнице громко бежали. Внизу под окном женщина с сумками и бидоном, оставив всё на земле, кричала:
– Маруся, что ты там делаешь, опять шалишь, безобразница. Сейчас я поднимусь и наподдам тебе.
Когда испуганная Маруся поняла, чем всё могло закончиться, встав на ноги, робко сказала:
– Простите, дяденька, я больше не буду.
И побежала навстречу ребятам и женщине, что решилась отвести её домой.
Ганс был в слезах, нам было грустно, лишь Шульц напрягся, на лице обозначились желваки. Но этот свет, сияние, что появилось как что-то фантастическое, когда Ганс спас девочку, никто забыть не мог. Кто-то объяснил это эмоциональным эффектом, что Ганс в этот момент, благодаря внутренней энергии испуга, засветился неожиданным явлением, ещё не объяснимым.