Российская проза на рубеже 2-го и 3-го тысячелетий - стр. 3
2) (что есть постмодернизм)
Термин “модернизм” дотянулся до нас из прекрасного далёка конца XIX века, когда литкритики оперились до понимания бесценной пользы бирок/ярлыков на поприще избранной ими профессии.
В те поры словом «символизм» принялись обклеивать отрицание общепризнанного, поиск непроторенных путей, радикальный пересмотр всего бывшего дотоле, использование непривычных форм, и много-много прочих т. д.
Всего одно слово-бирка избавляет от необходимости впрягаться в труд покрытия текстом 3/4 страницы как минимум. Удобно ж, правда?
На появление непривычных, необиркованных явлений литкритика отвечает родами новых терминов. – поэзию А. Рэмбо, например, которая не укладывалась под уже модную тогда бирку «символизм», определили ярлыком “модернизм внутри символизма”. Основная отличительная черта его – это ненормативная, вплоть до явной шизоидности, интерпретация вполне обыденных явлений.
Так, в стихах Артюра головки стеблистой травы трутся, в целях полового удовлетворения, между широко расставленных ног скамейки, которая сверху, и т. п.
Довольно тривиальные симптомы шизофрении, до зевоты известные любому практикующему психиатру.
(Попутно отметим, что терминологические разборки в среде литкритиков составляют неотъемлемую, большую часть их жизненной карьеры.)
Отличительная черта модернизма в прозе (по мнению большинства) – переплетение деталей материальной либо иллюзорной жизни с комментариями, возникающими по их же поводу в сознании наблюдающего/воображающего эти детали индивида. Данному течению присущ раскол повествования на множественно дробные эпизоды.
Классически общепринятым примером модернизма служит «Улисс» Дж. Джойса (долгие годы запрещавшийся, сжигавшийся, топившийся в море, затабуированный для неэлитарных слоёв населения различных англоязычных стран) с тектоническим массивом из 705 страниц текста. Роман был издан в Париже в 1921 г.
Полвека спустя, в 1973, трах по мозгам повторился книгой Т. Пинчона «Gravity’s Rainbow». Модерновый по своей тематике роман не укладывался в рамки “модернизма” из-за отсутствия раздробленно раскольнического изложения. Всего четыре части линейно развивающегося сюжета.
Но как-то и неловко было зачислять “Радугу” в ряды «классицизма», чьи представители вымерли пару сот лет тому.
Однако у литкритики уже имелась отработанная схема и готовый термин, которому, особо не парясь, они прихерячили приставку «пост-», как говориться “на готовенькое”, и отлили расхожую монету хождения в литературоведении: «постмодернизм».
Отсюда напрашиваются 3 нижеследующие вывода, что отныне:
1) если хочешь оставить след в литературе, без шизофрении в неё не суйся;
2) если для твоего труда не изобретают/переиначивают термина, значит не в полной мере ты их протрахал;
3) интересно бы таки рассмотреть, что именно не дало Сорокину покинуть рамки «постмодернизма» и вырваться на необъятные горизонты х3 чего-то свежеотлитого специально для его случая.
Засим, поясниловке конец, кто выдержал молодец…
(Девушка! Да, вы, в дверях там – не забудьте прикрыть за собой, чтоб сквозняков не напустили… ну а вас, судари мои, прошу проследовать за мною.
А вам, инди оруженосные канальи, особого приглашения надо или, что ли?
– Вперёд!)
. . .
Итак, произведение (не побоюсь этого слова) «Норма» составлено из 8 частей. Сопоставим это количество с 18-ю эпизодами Джойса, или же 4-мя частями у Пинчона, и осознаем, что количество разделов далеко не решающий фактор.