Российская интеллигенция, новые элиты и нравственное лидерство. Социально-этические этюды - стр. 5
Бедность и отчужденность субъекта обостряют проблему положительной самоидентификации. Данный агент наиболее страстно претендует на титул «интеллигент» и склонен к разоблачению «ненастоящей интеллигенции», которая занимает место в социальной системе. «Натуральная» интеллигенция позиционировалась как морально озабоченная община с внешними признаками «очки», «шляпа» и «портфель». Этот вынужденный выбор помогает сохранить самоуважение.
Русская революционная традиция начинается с событий, участники которых декабристы «по понятиям» – не имели материальных проблем, были «страшно далеки от народа» и жертвовали собой, чтобы «разбудить Герцена». Вольнодумцы 14 декабря 1825 года привычно ассоциировались с наследием французской революции, считали «старый порядок» порочным и искали образец государственного устройства, реализующего «чудный идеал всесовершенного счастья человеческого рода на земле». «Заря пленительного счастья»[3] не взошла. На следствии высоконравственные «первенцы свободы» признавались в светлом намерении покончить с тиранством посредством радикального всплеска.
Кто пишет на века, того не сразу видно. Русские писатели не были знакомы с современными геополитическими трендами и увлеченно обсуждали проблемы потребности в книге для народного чтения. Добросовестный Ф.М. Достоевский в цикле статей «Книжность и грамотность» (1861 г.) сформулировал философию «почвенничества» и страстно призывал лучших людей страны вернуться к народным первоистокам.
Российская интеллигенция дым едкий отечества любила сильнее ясного огня чужбины, не думала о выборности, романтизировала страдания народа и расточала похвалы его долготерпению. Лишения, унижения и притеснения со стороны «другого» мира – таков был контекст существования русского мужичка-богоносца. Сакрализация страдания составляла сердцевину понятия «народ», который иногда вспоминает о вилах (с одной буквой «л»), но не для того, чтобы стать электоральной массой.
Можно заметить не только в порядке произвольных сновидений, что настоящая любовь порождает желание не иметь, а быть. В 1870-х г.г. от Р.Х. зарождается новый сельскохозяйственный интеллигентский тренд – «хождение в народ». Хождению в народ иногда препятствует общественный и личный транспорт. На полюсе народной воли происходило возбуждение общественного интеллекта и кристаллизация нравственных сил нации, пронизанных запахом чернозема и духом протеста. Террористы-народовольцы вели системную охоту за царем-освободителем и таки взорвали его накануне подписания им проекта Конституции.
В те далеко-близкие времена интеллигенция с синдромом социальной справедливости говорила не от имени огромной массы темных и неграмотных крестьян. Для реально существующих землеробов и конюхов термины «государство», «общество» и «политика» никак не связывались с выполняемым сельскохозяйственным функционалом. Она совмещалась с именем того народа, каким он «должен быть». Данная интенция отразилась в названии организации «Народная воля».
Вопрос о том, что возникло раньше – способность писать или читать – в значительной мере сходен с проблемой первичности яйца и инкубатора. С культурно-идеологической целью народники обобщенно-светлыми усилиями использовали сказки о С. Разине и Е. Пугачеве, «разбойничьи» удалые песни. Орудием легальной пропаганды служили тираноборческие произведения столпов литературы А. Грибоедова, А. Пушкина, М. Лермонтова, Л. Толстого. А также Ф. Шиллера, Г. Гейне и А. Мицкевича.