Россия – щит Антанты - стр. 9
Ряд исследователей упрекают Россию за разброс сил (две армии, или 35 %, сил против Германии и четыре армии, или 55 %, против Австро-Венгрии), забывая о том, что Первая мировая война – коалиционная и России нельзя было допустить поражения Франции и в своих интересах, так как в этом случае Германия все равно бы перебрасывала свои высвободившиеся армии на Восточный фронт и совместно с Австро-Венгрией сминала русские армии. Более того, никакие русские успехи в противостоянии с Австрией в тот момент не смогли бы компенсировать вывод Германией из войны Франции. Направив все силы против австрийцев и сокрушив Австро-Венгрию, Россия оказалась бы один на один со всей германской, остатками австрийской и в перспективе турецкой армиями, ведь Французский фронт к тому времени прекратил бы свое существование.
Тем не менее в предвоенный период в России в компетентных кругах присутствовало определенное недовольство стратегическим планированием и считалось, что план войны «был во многих отношениях невыгоден для России, так как русские силы сосредоточивались против пустого почти пространства на германском фронте, тогда как Австро-Венгрия в это время направляла против нас главные свои силы».[14] Но Россия сознательно приносила в жертву возможность нанесения быстрого и решительного поражения одному из своих противников ради интересов всей коалиции.
Русское командование по объективным причинам[15] не могло выполнить обещания, данного союзникам, о сосредоточении против Германии 800-тысячной армии и решительном наступлении сразу после 15-го дня мобилизации. По плану 1912 г. на Северо-Западный фронт против Германии выделялось, и то лишь к 40-му дню мобилизации, не более 450 тыс. штыков и сабель, а на 15-й день – не более 350 тыс. человек (реально было еще меньше). По условиям развертывания вооруженных сил на 15-й день мобилизации Россия могла сосредоточить одновременно против Германии и Австро-Венгрии лишь 27 пехотных и 20 кавалерийских дивизий, то есть треть всех своих сил; для переброски следующей трети требовалось еще восемь дней, последние части прибывали вплоть до ноября 1914 г.[16] Военная наука требовала ждать сосредоточения войск – в противном случае наспех атаковавшие войска оставались без второочередных частей, тяжелой артиллерии и тыловых структур. Но перспектива разгрома союзника обязывала российское руководство пожертвовать национальными интересами ради общесоюзных. И помощь союзникам по Антанте закладывалась в основу русских оперативных планов.
Соответственно, военные и моральные факторы скорейшего наступления русских войск вглубь Германии определялись следующим образом: «Каждый день ускорения имеет для наших союзников громадное значение ввиду их впечатлительности и опасения, что им одним придется долгое время вынести всю тяжесть войны… Вы не можете вообразить, какое впечатление произведет у нас (французов. – А. О.) известие, что русская армия перешла в наступление».[17]
Принятый русским Генеральным штабом план одновременного наступления против Австро-Венгрии и Германии, казалось бы, отвечал задачам нанесения решительного поражения австро-венгерским армиям и оказания быстрой и эффективной помощи Франции путем наступления в Восточной Пруссии. Но он наталкивался на непреодолимые трудности, главной из которых была недостаточность сил русской армии на начальном этапе войны. Огромный фронт, постепенность подвоза сосредотачиваемых войск при маневренных боевых действиях накладывали значительный отпечаток на первые операции русской армии. Именно недостаточность сил и недоотмобилизованность русских войск привели к поражению в Восточной Пруссии и более скромному, чем планировалось, результату в Галицийской битве.