Рондо - стр. 10
– Стоял! – опережая окончания моих слов, твердо заявила свидетельствуемая.
– Что было дальше? – я снова, как заезженная пластинка, повторял один и тот же вопрос. Он раздражал мать и вызывал еще большее напряжение у дочери.
– Доктор, а без ваших вопросов, вы не можете посмотреть ее и дать свое заключение? Нас уже смотрели врачи в Липецке, и у них не осталось сомнений. Судебный врач и гинеколог дали письменное заключение! – победно завершила свой вывод маленькая женщина. Она была меньше своей дочери, как по росту, так и по объемам в груди и бедрах. Может, только ширина плеч оказались у них одинаковыми. Вероятно, у дочери перевешивала генетика отца, которого я пока что не видел и не знал.
– А зачем вас тогда направили ко мне? – отреагировал я, давая понять, что мне нет никакой нужды и заинтересованности заниматься сомнительной историей двух женщин. Или, я еще не знал, возможно, женщины и девушки. Такие экспертизы были спорными и дискуссионными в судах. Нешуточная борьба всегда разворачивалась между сторонами обвинения и защиты. И мне не раз казалось, что вот-вот аргументы адвоката перевесят чашу весов прокурора и судья огласит оправдательный приговор. Но за 30 лет работы я ни разу подобного не увидел. В российских судах игра идет в одни ворота, и сторона защиты всегда проигрывает ее. Попавшие материалы в суд никогда не могли перейти в другой статус. Обвинение должно состояться, как говорили, при любой погоде.
Эксперту приходилось достаточно аргументировано отстаивать свою точку зрения. Но ему позволяли это делать, если заключение не шло в разрез с обвинительным уклоном. В противном случае, суд назначал то ли повторную, то ли дополнительную, но чаще комиссионную судебно-медицинскую экспертизу. Все равно торжествовал обвинительный вердикт. В основу обвинения закладывали заключение экспертов, подтверждавших все выводы следственного комитета. Таких экспертов в новой России становилось все больше. Поросль недоучек и прихвостней с незаслуженными дипломами неумолимо росла из года в год. Росли они как грибы после дождя. Но в России, мне почему-то казалось, что их поливали нефтью.
– Откуда я знаю, – ответила мать, в продолжение нашего разговора. – Нас направил следователь Сунин! – Она давала мне понять о приоритете следственного комитета в такой ситуации. Раскрывала свой главный аргумент передо мной. Хотела заставить меня остановиться, чтобы, по ее мнению, я перестал задавать глупые и провокационные вопросы. Следователю, мол, и так все известно и уже скрупулезно записано. А им с дочерью дополнить нечего. – «А вы здесь задает такие вопросы, которые даже следователи стеснялись задать. Изнасиловал, значит, изнасиловал. Есть же заключение липецкого эксперта, вот и все тут… читайте и пишите!» – размышляла про себя мать, похожая сейчас в минуты раздражения на облезлую очень худую драную кошку, что в народе часто называют «кощенком». – «Знает ли об этом она сама или нет?» – подумал и я тоже…
Мне показалось, что я прочитал ее мысли. И вынужден был заговорить с недовольной мамашей снова:
– Я несу личную уголовную ответственность за дачу заведомо ложного заключения. Как и любой эксперт. По статье 307 Уголовного кодекса Российской Федерации я могу получить срок до 5 лет. И не менее печальное для меня то обстоятельство, если я получу даже условный срок, мне никогда уже не работать экспертом. Дверь в государственное бюджетное учреждение здравоохранения – «Судебно-медицинская экспертиза» – станет для меня навсегда закрыта. – Мне приходилось говорить прописные истины, но в этом случае я избежать их не мог. – Поэтому позволю себе вернуться к своему вопросу: что же было дальше?