Ромас. Морские рассказы - стр. 19
От полученного приказа, Максимова, как будто прибили гвоздем к палубе, на что он смог только пролепетать:
– Понял, понял.
Он был так, наверное, ошарашен тем, что его вызвали к самому старшему механику, так что, по-моему, он даже потерял дар речи. Максимов был только в состоянии кивать головой.
Видя полное согласие безмолвного моториста, дед царственным жестом отпустил его:
– Ладно. Иди уж, – после чего Максимов моментально испарился.
Теперь дед удосужился перевести взгляд на Николашу.
– Так, четвертый, давай ка мне все свои бумаги сюда. Подпишу я их.
Он посмотрел в акт приема-передачи и поднял глаза на Коляна:
– А новый четвертый, что еще не подписал их?
Коляша от такого замечания потерял дар речи. Но я подошел к столу дела, отодвинул Коляшу локтем, взял ручку и поставил внизу акта свою подпись.
Дед внимательно за всем этим пронаблюдал и тоже подписал акт.
После этого он посмотрел на меня и торжественно изрек:
– Все! Теперь ты тут хозяин, и я с тебя буду все требовать по полной программе, а сейчас иди, продолжай изучение машинного отделения.
Я и пошел сначала ко второму механику. Это оказался худенький, лысый мужичок с меня ростом по фамилии Бородкин.
Он повел меня в машинное отделение. Зашли в ЦПУ. Бородкин вальяжно сел в кресло перед пультом управления главным двигателем и закурил. Он закинул ноги на пульт, и многозначительно молчал, подчеркивая свою значимость передо мной.
Как потом оказалось, что такого кощунства, как закинуть ноги на пульт, он перед дедом себе не позволял, а только на полусогнутых бегал перед ним.
Но Бородкин, важно покуривая, с небольшим пренебрежением вещал мне:
– Ты тут вообще-то осторожнее, смотри, любую кнопочку нажмешь, может такое случится, что потом в море встанем. Поначалу пусть Максимов все за тебя делает, он у меня вахту стоял, я его уже вымуштровал, понятно?
– Да, понял я, понял, – мне было неприятно общение с эти зазнавшимся сморчком.
– Ну, ладно, тогда давай, пройдемся.
Мы с ним прошлись по машинному отделению. Он мне показал еще кое-что из своего заведования. Ознакомил с главными насосами и способами, как с ними можно оперировать в нескольких режимах, а только потом, вернувшись в ЦПУ, распорядился:
– А теперь у тебя есть время самому ознакомиться со схемами трубопроводов. Возьми бумажку и рисуй сам себе схемы.
Я удивился:
– Какие схемы рисовать? Они что, на переборках не висят?
– Висят-то они, висят. Но надо конкретно для себя обозначить, чтобы ты сам знал, где каждый клапан находится в машинном отделении. Чтобы в любой момент, даже когда мы обесточимся и будет темнота, ты бы смог туда добраться, без всяких фонарей, на ощупь.
Чтобы отвязаться от Бородкина я деланно с ним соглашался:
– Да, понял я. Понял. Все понял.
А как же был прав Бородкин, когда советовал мне самому, на пузе проползти все машинное отделение, чтобы каждой клеточкой тела прочувствовать его. Как же он был прав!
Но я, самонадеятельный, вновь испеченный четвертый механик, поленился это сделать, подумав:
– Да ну его в баню, устал я, пойду ка я лучше в каюту и посплю.
Так я и пошел в свою новую каюту, оставив без внимания наставления Бородкина.
Каюта мне очень понравилась.
Большой прямоугольный иллюминатор хорошо ее освещал. Сейчас, зимой, он был плотно задраен на барашки. Общий кондиционер не работал. Каюта обогревалась только электрическими грелками. Они были установлены у бортовой переборки и излучали достаточное тепло. Поэтому температуру в каюте можно было регулировать термостатом на панели этих грелок. Все переборки были обшиты светло-коричневым пластиком, а с подволока лился ненавязчивый свет люминесцентной лампы.