Роксана. Детство - стр. 5

 Пока она возилась по хозяйству, я внимательно рассмотрела женщину, которая приходится бабушкой моему новому телу. Оказывается, не была она старухой ни разу. Зрелая женщина, немногим старше меня той… прошлой. Как там в классических романах писали? «Со следами былой красоты на породистом лице». Так и хотелось в её адрес сказать: «Были и мы когда-то рысаками».  Да, были… Но сейчас бедолага сломлена чем-то, и видно, что в депрессии. Заметно, что держится из последних сил и только ради внучки. Не стало бы девочки, и она бы следом ушла не раздумывая.  

– Ба, так ты расскажешь, кто мы и что с нами случилось?

– Мы Верхосвятские, Ксаночка, – ответила бабушка так, словно эту фамилию должна знать каждая шавка из подворотни, не говоря уже о душе взрослой женщины, случайно забредшей в тело пятилетней девочки. Видя, что ситуация для меня не прояснилась, рассказчица продолжила: – Я вдовствующая княгиня Глафира Александровна Верхосвятская, ты моя внучка княжна Роксана Петровна Верхосвятская, единственная дочь моего сына, князя Петра Андреевича…

– Верхосвятского… – испорченной пластинкой повторила я, думая о том, случайно ли мы с девочкой тёзки. Но это к лучшему – путаться не буду. Роксана Петровна – привычно.

– Да. Вспомнила? – Выговаривая эти имена, княгиня словно выше становилась и моложе. Из глаз туманность задумчивая рассеялась, гордостью родовой блеснули очи. Ненадолго, правда. Что-то вспомнив, ссутулилась, и космы вдоль лица повисли. – Только в прошлом всё это. Петруша в остроге, а мы здесь… в ссылке. Лишены всего. Званий, привилегий, земель, движимого и недвижимого имущества.

И вздох как всхип… Неожиданный, пугающий.

– За что, бабушка?

– Да ни за что. Оговор то был, детка. Не мог Петруша такое сотворить… чтобы против самодержца в заговор вступить, – и вновь всхлип.

– Ох ты! – я даже рот руками зажала. Такое обвинение головы стоит. А папенька ещё жив, и мы живы. Повезло…

– Уповаю на мудрость государеву… Верю, что разберётся во всём и не даст безвинно оклеветанным сгинуть! – Это уже не всхлипывание, а начало истерики.

Эх, бабушка!

– А матушка где? – решила отвлечь от уже наезженной эмоциональной тропы. После истерики наступает отупение. Чему удивляться, что она дым в хибаре не заметила.

– Померла Лизонька… Тебе ещё годика не была, как она преставилась, – аккуратно вытерла нос и промокнула слёзы Глафира Александровна.

Всё бы ничего… и жесты изящные, и сопельки беззвучно подобрала – да вот только тряпица в пальчиках чумазых замызгана донельзя.

– Ба, а где мы до того жили и где сейчас обитаем?

– Почти три месяца мы где-то под Волаждой живём. Деревня называется Кали́новка. А раньше в поместье своём проживали в Смоля́нской губернии. Хорошее у нас поместье было, богатое. Поля, леса, пруды… Всего хватало. Льном торговали, шерстью… Зерно морем отправляли. Куда? Не помню, голубка… У меня в последнее время что-то с памятью совсем плохо стало. И голова часто болит.

– Это оттого, что ты много плачешь и думаешь о грустном, – ворчливо заметила я и чуть было не засмеялась, представив, как это со стороны смотрится – пятилетняя девчушка поучает бабку, как той жить надо. – У травницы надо попросить и попить сбор успокаивающий.

– Попрошу, ягодка моя сладкая, и попью обязательно, – послушно согласилась женщина.