Роксана. Детство - стр. 7
Следом за вожаком пацанячей стаи подтянулись ещё трое. Двое видно, что братья. Старший как нянька таскает за собой малого, хоть и разница-то не больше двух лет. Вон как заботливо помог между жердями пролезть и шапку, на нос сползшую, поправил. Ему бы самому по-хорошему пригляд ещё нужен, но по здешним меркам пятилеток уже не младенец. Следом ещё один появился. Явно из породы хорьковых. Взгляд бегает – то ли добычу ищет, то ли боится чего. Господи, ему же всего-то лет шесть, а натура уже разбойничья. Хотя слышала, что такими не становятся, такими рождаются.
– Так ты, Санка, мертвячка? – старший подходит осторожно. И любопытно, и боязно. А ну-ка и впрямь мёртвую на солнышко сумасшедшая бабка посадила.
Мальчишка даже палку с земли поднял. Не то потыкать хотел, чтобы проверить, не то она ему смелости придавала.
– Много ты о мертвяках знаешь? – посмотрела я на смельчака.
– Да поболе тебя! – задрал нос собеседник.
Тем временем, видя, что я разговариваю, а значит, немного живая, подтянулись поближе и остальные.
Устав сидеть неподвижно, я завозилась под шубой, и одна пола распахнулась слегка, позволив высвободить руку. В голову пришла озорная мысль, и я, недолго думая, предложила:
– Хотите, я вам расскажу о мертвяках? – понизив голос до шёпота, насаживая наживку на крючок, спросила я мелюзгу. И пусть сама такая же, а то и меньше, но не воспринимаю я себя ребёнком.
– Ну скажи… – сплюнув под ноги, как бы нехотя согласился старший.
– Расскажу, но на спор, – забросила я наживку малькам. – Если хоть один из вас испугается, то выполните моё желание.
– А ежели нет?
– То я три дня буду вам рассказывать сказки, которых здесь никто не знает.
Мальчишки переглянулись, склонив головы к друг другу, пошептались о чём-то и согласились.
– Вы только поближе подойдите, а то у меня ещё горло болит и голос слабый, не могу громко говорить, – подманивала я добычу. «Бандерлоги, сделайте ещё один шаг…» – Ну слушайте. В одном темном-претёмном лесу стояла чёрная-пречёрная изба. В этой чёрной-пречёрной избе стоял чёрный-пречёрный стол. На этом чёрном-пречёрном столе… – я ещё понизила голос, сделав его едва слышным, и слушатели, чтобы расслышать, склонились ко мне почти вплотную, – …стоял чёрный-пречёрный гроб. – Глаза мальчишек распахнулись, рты приоткрылись, но показать испуг значило сдаться и выказать себя трусом. Затаили дыхание, ждут, что дальше будет. А я продолжила: – В этом чёрном-пречёрном гробу лежит мёртвый-премёртвый человек, который у всех спрашивает… – и тут я, резко выбросив руку вперёд, выкрикнула, стараясь понизить голос до максимума, чтобы не сорваться на смешной визг: – Где моё сердце?
Страшную сказочку решила сократить и упростить, но и такой вариант дал невероятный эффект. Пацанва с визгом отпрыгнула от меня, бесславно оставив самого мелкого, который от страха описался. Он стоял в луже и ревел. От обиды – бросили, от стыда – обмочился как маленький, от пережитого ужаса – вовеки такого не слышал.
Старшие, чтобы сгладить страх, заржали. Отскочив, увидели, что случилось, показывали на малыша пальцами и просто загибались от хохота.
Я же разозлилась. На себя – справилась с мелюзгой взрослая тётка, позорище какое. На пацанов, что малого обижают. На то, что ничего не могу исправить. Взять бы беднягу на руки, пожалеть, прикрикнуть на насмешников.