Роковое пари - стр. 23

Я не отвечаю, а мать, брякнув тарелкой о тарелку, обхватывает пальцами столешницу тумбы и опускает голову. Спина напряжена. Через мгновение она резко выдыхает и произносит глухо:

— Я виделась с твоим отцом.

Толкаю от себя тарелку и веду шеей:

— Когда?

Мать вздыхает, разворачивается ко мне лицом, но в глаза не смотрит:

— Вчера. Попросил пообедать с ним во время перерыва. В больничной столовой.

— Что он хотел? — сжимаю я зубы.

— Близится окончание его срока, — разглядывает она полотенце, которое теребит в руках. — Впереди новые выборы. У него сильные соперники. И все, как один, семьянины. Он... он считает, что люди будут голосовать в его пользу, если и у него будет семья.

— Ты здесь при чём? Пусть оформляет брак с одной из своих тупых куриц.

— Дилан, — бросает она на меня укоризненный взгляд и снова отводит глаза: — Ему нужны мы. Воссоединение, подтверждающее, что он хороший муж и отец.

— В это поверит лишь законченный идиот.

— Люди не знают его так, как знаем мы, — резонно замечает мать.

— Верно. И как он воспринял твой отказ? — Мать молчит, и я пристальнее вглядываюсь в её лицо: — Ты же ему отказала?

— Дилан... — дрожат её губы, она поднимает лицо к потолку и пытается сдержать слёзы. Через минуту у неё получается, она проходит к столу и садится на стул напротив меня. Порывается взять меня за руку, но быстро вспоминает, что я не терплю такого, и, сжав кулаки, смотрит мне в глаза: — Понимаешь, он намекнул, что в противном случае не станет оплачивать твою учёбу в Гарварде. А я со своей зарплатой... Дилан, я не могу допустить, чтобы ты лишился будущего, которого ты хочешь и заслуживаешь.

Даже во вред себе. Всё ясно.

Встаю из-за стола, подхватываю в руки кожанку и смотрю на мать:

— Позвони ему и скажи, что ты отказываешься.

— Но, Дилан...

— Сегодня же. Поняла?

Мать смотрит на меня ещё полминуты, затем сглатывает и кивает:

— Поняла.

Она отворачивается к окну и обнимает себя руками. В глазах вновь собираются слёзы. Где-то глубоко внутри меня дергается совесть: я вполне способен подойти к ней и ободряюще сжать пальцами её плечо, успокоить, сказать, что сам обо всём позабочусь. Но это был бы уже не я.

Тот бессердечный монстр, которым я являюсь уже очень давно, способен лишь развернуться и уйти. Что я и делаю.

Через пару минут я вывожу из гаража свой байк, закрываю ворота и еду в школу.

Самонадеянный мудак. Считает, что я сам не заработаю на учёбу. Думает, что можно управлять матерью при помощи меня, своих денег. Словно мы могли забыть о том, какое он ничтожество. Мать тоже хороша. Она должна была сразу ему отказать. Бросить ему в лицо своё «нет», как плевок. Чтобы он им умылся и больше даже думать не смел, что без его «великодушных» предложений мы пойдём по миру.

Чёрта с два.

Пусть засунет свои деньги и предвыборную компанию себе же в задницу.

Позволить матери вернуться к нему это не тоже самое, что наступить себе на горло и играть в его грёбанный баскетбол.

Я заезжаю на школьную парковку и рулю байк к своему месту. Мысленно чертыхаюсь. Неугомонная Лейн. Вот какого чёрта? Сказал же доступным для понимания языком.

Девчонка, прижимая к груди какую-то папку, переминается с ноги на ногу у кустов, видит меня и замирает.

Я останавливаю байк недалеко от неё, глушу двигатель и снимаю очки. Оглядываю её с головы до ног. Медленно. Надолго задерживаясь на стройных ножках, которые вполне смогли бы крепко обхватывать мои бёдра. И добиваюсь того, чего хотел: блондинка мило краснеет, возмущённо засопев. Не позволяю ей открыть рта, быстро слезая с байка, и надвигаюсь на неё.