Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…» - стр. 41

. Затем он пообедал со своей матерью и во время обеда опять повторял, как ему хотелось бы остаться в России. Однако она просила его не медлить после того, как он вернется в Царское Село – и сразу же покинуть Россию, даже если дети еще больны^>40. Мать и сын продолжали сидеть в поезде Марии Федоровны до тех пор, пока в 16:30 не состоялось «ужасное, мучительное прощание», как позднее вспоминала вдовствующая императрица. Через четверть часа Николай, одетый в свой простой защитного цвета мундир «с георгиевским крестом в петлице», уже стоял у окна вагона отходящего поезда. «Выражение его лица, – вспоминал Сандро, – было бесконечно печально». Вот поезд поехал прочь, и скоро стала видна только «струя дыма на горизонте». Николай уезжал из ветреного и морозного Могилева назад в Царское село. Вскоре после отъезда он коротко проинформировал своих спутников: «Вы уже знаете? Меня лишили свободы». Небрежный тон, которым это было сказано, напомнил одному из них знаменитое “Rien!”[12] в дневнике Людовика XVI, написанное им в тот день, когда пала Бастилия^>41.

Просьба Марии Федоровны к Николаю как можно скорее уехать из России, была, разумеется, невыполнима, поскольку было уже поздно. Как пленник Временного правительства он уже не имел никакого контроля за своими передвижениями. 21 марта в Царское Село явился генерал Лавр Корнилов, начальник Петроградского гарнизона, и сообщил Александре, что она и ее семья также находятся под арестом. Это, объяснил он, делается ради их собственной безопасности, а также для того, чтобы положить конец слухам о каких бы то ни было потенциальных попытках восстановить монархию^>42. (Из появившихся с тех пор свидетельств становится ясно, что Временное правительство почти наверняка поместило Николая и Александру под арест для того, чтобы утихомирить Петроградский Совет, который уже тогда мог самочинно взять судьбу императорской семьи в свои руки, если бы правительство не арестовало их само). Именно Корнилову выпало уверить Александру в том, что «как только позволит состояние здоровья детей, императорская семья будет отправлена в Мурманск, где их будет ожидать британский крейсер, чтобы увезти их в Англию», предположение, подтверждения которому правительство так и не получило^>43. А до тех пор все входы в Александровский дворец, кроме одного, были крепко заперты, а сам дворец взят под усиленную охрану.

После того как 22 марта в 11:30 дня измученный Николай вернулся в Александровский дворец, он и его семья начали свою жизнь в неволе, не ведая о том, что два дня назад его кузен Георг отправил ему в Ставку телеграмму со словами поддержки. Она пришла туда уже после того, как Николай уехал. В то время как его правительство по-прежнему уклонялось от прямого ответа, король Георг решился отправить личное послание Николаю как царю и императору через генерал-майора Хэнбери-Уильямса. В послании говорилось:

Наконец, через неделю после отречения Николая от престола из Англии пришло ни к чему не обязывающее послание с символическим выражением поддержки, а вовсе не предложение конкретной помощи, что было явным разочарованием, учитывая заверения Георга в его глубокой привязанности к Ники. Но это хотя бы говорило о том, что Николай не забыт. Телеграмма была переправлена из Ставки в Петроград сэру Джорджу Бьюкенену. Он получил ее 24 марта и, не имея возможности вручить ее лично царю, находившемуся под арестом в Царском Селе, отдал ее министру иностранных дел Милюкову, попросив передать адресату