Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…» - стр. 26

. Даже вдовствующая императрица отбросила свою обычную осторожность: ее невестка «должна быть изгнана… Я не знаю, как это сделать, но это должно быть сделано. Иначе она может сойти с ума окончательно». Ее презрение к Александре было невероятно глубоким, и дальнейшая судьба невестки ее больше не заботила: «Пусть она уходит в монастырь или же пусть вообще исчезнет»^>23.

Что касается царя, то постепенно сформировалось общее мнение о том, что Николай должен согласиться на создание ответственного перед Думой конституционного правительства, в работу которого не сможет вмешиваться ни он сам, ни его жена. Если же он откажется, его надо было сместить, а трон передать наследнику, двенадцатилетнему Алексею, регентом при котором станет либо великий князь Николай Николаевич, либо великий князь Михаил Александрович. Но ситуация к тому времени уже вышла из-под контроля, и царственную чету уже невозможно было ни убедить, ни уговорить. На все предложения о реформах Александра, не раздумывая, отвечала высокомерно и категорично: «Ники – самодержец. Как же он может поделиться своими богоданными правами с парламентом?!»^>24 Романовы злословили и интриговали, замышляя дворцовый переворот, но, по мнению председателя Государственной Думы Михаила Родзянко, все их планы сместить Николая и Александру страдали роковой «нерешительностью». Он считал, что подобный заговор мог бы увенчаться успехом, только если «за ним будет стоять реальная сила» – иными словами, если в деле примут участие военные^>25.

Произошедшее в конце декабря 1916 года убийство Распутина, лишившее Александру ее злокозненного (по общему мнению) советника, казалось, сняло остроту кризиса. Князь Феликс Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович разработали и осуществили план устранения Распутина в надежде на то, что это спасет Россию от надвигающейся на нее катастрофы. «Отчаянная ситуация потребовала отчаянных действий, – написал впоследствии Юсупов. – Невозможно спорить с тем, кто потерял рассудок». «Все дошло до точки кипения, – вспоминал великий князь Павел Александрович. – В самом воздухе была разлита какая-то тяжесть». Людям уже не надо было агитировать за революцию. За них это делал сам императорский дом^>26.

В Европе никто из венценосных кузенов и кузин Николая и Александры даже не попытался скрыть своего огромного облегчения, когда Распутин наконец был убит. В Британии королева-мать Александра написала, что «о смерти Распутина сожалеет только наша бедная дорогая Алики, которая под его влиянием могла разрушить все будущее России… она воображает себя императрицей Екатериной»^>27. Великая княгиня Виктория Федоровна, двоюродная сестра Александры, была с этим согласна: убежденность Александры в том, что «спасение и возрождение России зависят от нее … создало запутанную ситуацию, из которой не было выхода»^>28.

«Какое счастье, что Р[аспутин] теперь устранен», – написала вдовствующей императрице Марии Федоровне (Дагмар) королева Норвегии Мод 27 января 1917 года^>29. Но для многих в императорском доме устранения Распутина было недостаточно. «Мы должны полностью избавиться от Александры Федоровны и Протопопова [российского министра внутренних дел]» – написал великий князь Николай Михайлович вдовствующей императрице, которая, вконец раздосадованная тем, что ее сын и невестка не желают прислушиваться к ее советам, уехала в Киев. – «Я опять ставлю вас перед той же дилеммой, – продолжал он: