Рейс в одну сторону 2 - стр. 2
– Я приду… Какого там, получается, числа?
– 19-го января – Крещение Господня, Маргарита Палн-на! – крикнул ей в лицо Рыльский.
– Не надо так орать – я прекрасно вас слышу, – ответила она, прикладывая руку к голове.
– Не уверен! – тем же тоном ответил он.
– А чегой-то вы так с дамой разговариваете? – подал голос Трясогузов.
Рыльский удивленно оглянулся:
– Это еще что такое? – спросил он, указывая пальцем на Альфреда, который, как ни в чем ни бывало, сидел, раскачиваясь в своем кресле, как маленький ребенок.
– И прекратите скрипеть своим стулом… – начал, было Рыльский.
– Это не стул, а кресло, уважаемый, – ответил Трясогузов и улыбнулся. – А если хотите точнее, то это инвалидное кресло, выпущенное в 1987-м году, сделанное из стали прекрасного качества – той самой, советской стали, а не этого…
– Вот только сейчас не надо мне тут… Не надо, понимаете ли, восхвалять…
– Никто и не восхваляет: просто, факты – упрямая вещь: этому креслу тридцать с лишним лет. А на современном дерьме я бы далеко не уехал, в буквальном смысле.
Рыльский покраснел, как рак, и, снова повернувшись к Кондрашкиной, с жаром спросил:
– Ну, так и что же мы с вами решим?!
– Так, как я сказала: полтора часа свободного времени ваши, и произойдет это на Крещение. Согласны?
Рыльский кивнул и тут же вышел в коридор, не забыв кинуть злобный взгляд на Трясогузова. Когда захлопнулась дверь, Альфред, показывая большим пальцем себе за спину, спросил:
– Он теперь будет мне мстить?
Кондрашкина хихикнула:
– Ну, если только, не знаю даже, заставит вас подняться с вашего кресла и самому туда сесть, а так… Да что он может? Не переживайте даже. И да, впредь не советую вам влезать в разговоры взрослых людей, вам понятно?
– А сколько вам лет, если не секрет? – спросил неожиданно Трясогузов.
Маргарита улыбнулась:
– Вот это я называю хамством: дама всегда скрывает свой возраст, и неприлично спрашивать ее об этом – лишь годовые кольца на срезе могут сказать всю правду.
– Ух ты, жуть какая, – сказал Трясогузов и передернул плечами. – Вам самой-то не страшно так шутить?
– Нет, – ответила Кондрашкина, крутя кубик пальцами. – Мне и так здесь каждую смену… Ой, извините – мы отвлеклись.
Она мотнула головой, словно сбрасывая что-то гнетущее лишнее, мешающее работе.
– Итак, расслабьтесь и слушайте только мой голос. Раз, два, три…
Трясогузов, следящий за кубиком, вновь куда-то поплыл, оказавшись в сосновом лесу, наполненном запахом хвои от раскаленной на солнце смолы.
Когда через сорок минут в дверь постучал Рыльский (Маргарита знала этот нервный мелкий стук), она начала обратный отсчет:
– Десять, девять…
Трясогузов пришел в себя.
– Где это я? – спросил, он, широко открыв глаза, непрестанно охая и ахая.
– Может хватит? – спросила Маргарита усталым голосом, – здесь вы, и никуда не убегали.
Трясогузов потянулся, как от долгого сна.
– Как приятно иногда походить по лесу, да без этой чертовой коляски, – он с силой ударил локтем по вытертой деревянной ручке, и, видимо, попал нервом по ребру подлокотника.
– Ой, блин, больно-то как?
Маргарита усмехнулась:
– Хорошо, что мужики не рожают, правда?
– Ага, вот это самое прекрасное в нашей жизни, – отозвался Трясогузов, потирая ушибленное место.
Кондрашкина вновь что-то писала в его карте и он, уже, не старясь туда заглядывать, спросил: