Ретроспект: Исток - стр. 7
– Да ты никак в естествоиспытатели решил записаться?
– А что ваша наука, сынок – вдруг бросила от полки Прасковья Павловна – всю землю перепахали, испоганили, ишь как качает, вот и не лежится в земле. Так мало земли, за небо взялись, конец света на дворе, одна темень пожирает другую, а люди что? Раз и нет людей, исчезли, будто и не было никогда. Вот дождетесь, поглотит вас тьма бездонная, где ни света, ни проблеска.
– Бабушка, а как оно, на том свете? – прошептал Звездочет, прислушиваясь к гулу и содроганиям земли.
– По-разному, сынок, кому как Господь присудит, так и есть.
– А вы и Бога видели?
– Поздно о Боге вы вспомнили, но хорошо хоть теперь церкви то открыли. Не видела я сынок, куда мне грешной. Вот, выпей – она протянула темную склянку, которую, видимо и искала на полке.
Сталкер послушно взял бутыль, и хотел было прикоснуться к старческой руке, но пальцы поймали воздух.
– Да ты пей, пей и ему дай – она кивнула на распростертого на столе человека.
Звездочет процедил сквозь зубы горькую жидкость, что вспыхнув огнем, зазвенела, принеся непонятную легкость. Мир завертелся перед глазами, послышалось непонятное шуршание, будто от помех в эфире. Между тем Прасковья Павловна прошла мимо разинувшего рот Бирюка, погрозила ему пальцем и положила призрачную руку на лоб раненому.
– Нет ему покоя ни на небе, ни на земле – неприкаянный он. Ни к мертвым не берут, ни к живым не пускают.
Почва перестала сотрясаться, медленно зарделся тусклый аварийный свет, и старушка начала таять.
– Чистая душа он, генерал, как белый лист чистая, что напишете на нем, то и будет. Лишь он один знает…
Но что сказала Прасковья Павловна, они не расслышали, цепь аномальной защиты вспыхнула, и та исчезла.
– Тьфу ты, наваждение – сплюнул приемщик – и почудится такое.
Отставной молча указал на темную бутыль, и Бирюк прикрыл рот.
– В общем, сделаем вид, что ничего не было. Незачем чужим людям знать, что здесь творилось, особенно когда небо с землей перемешалось. Психика она ведь тоже не железная и имеет свои пределы, хватит нам и зомбей с выворотниками.
– Ну а с этим, неприкаянным что? Аппарат фиксирует кому. Аккурат между небом и землей.
– Зубы ему разожми.
Бирюк, кряхтя, разжал лежащему зубы, и Звездочет выцедил ему в рот остатки остро пахнущей травами жидкости.
– И что теперь?
– Ты, Бирюк, главное помалкивай. Для тебя я Звездочет и не более, думаю тебе ясно.
– А что тут не ясного? Видать наверху лучше знают, что да как. И сдается мне, не придет больше Прасковья Павловна, мир ее душе. А я ведь даже привязаться успел к ней. Вредная, как и моя покойная супруга, из того самого Севастополя – он горестно склонил голову – Ты ведь первый кому она кроме меня показалась, так что даже если и захочу рассказать все равно не поверят. Еще и на смех поднимут, скажут, совсем сбрендил на старости лет.
Наверху глухо щелкнули засовы, выходя из пазов, уведомляя, что прямая угроза миновала и можно выходить наружу. Незаметно включилось потрепанное, видавшее виды радио, где комментатор передавал последние известия ИТАР ТАСС.
– Бирюк, старый хрыч – донеслось из рации – ты как там, жив?
– Жив я, что мне станет, сами то как?
– Потрепало нас, будь здоров, но авиация молодцы! Такую карусель тут устроили – половину состава от энуреза придется лечить не меньше чем месяц. Кстати, Звездочет там дошел?