Рерих. Подлинная история русского Индианы Джонса - стр. 78
Квартира Рериха на Мойке – мечта любого художника. На одной из фотографий, созданных в 1915 году, Николай Константинович отрешенно позирует, задумчиво сжимая палитру и кисть. На больших мольбертах стоят «Мехески – лунный народ» и «Дом духа». Во время этой фотосессии был сделан и еще один снимок: почти в том же ракурсе, но на этот раз уже в кабинете, на фоне письменного стола, депозитария и бюро, – Рерих вглядывается в объектив камеры.
Высокие потолки, голландская печь, трехметровые двери плюс рабочее место сразу за стеной – аудитории и мастерские Общества поощрения художеств, куда можно попасть, просто открыв дверь своей академической квартиры. Каким потерянным раем представился этот дом в далекой и чуждой Америке? Мысли о нем никогда не покидали эмигранта. И это личное пространство было заполнено картинами старых мастеров прошлого, коллекцией, которую он создавал, трепеща над каждой вещью как над величайшей драгоценностью. Революция смешала планы Рериха. Он остался без накоплений, без своего дорогого хобби и, самое важное, без уютного дома.
В эмиграции он не забывал о драгоценных полотнах. В июне 1921 года в The American Magazine of Art так со слов Рериха описывали ситуацию с его собранием: «Помимо того что Рерих был знатоком искусства, он также был страстным коллекционером старых полотен. В Петрограде у него была ценная коллекция, судьба которой неизвестна, потому что он не принял высокий пост, предложенный ему большевиками»[355]. Очевидно, это рериховская версия событий, в ней потеря картин выглядела как тяжелая жертва ради принципов, как важная утрата, о которой Рерих горько жалеет.
План возвращения этих картин у Рериха имелся. В отличие от многих эмигрантов, рассчитывавших вернуть свои коллекции в момент падения власти большевиков и реставрации царизма, рериховский план был экстраординарным. И тем не менее самому хозяину казался реалистичным и осуществимым. Возможно, эта идея и стала главным стимулом, побудившим Рериха начать контакты с большевиками – прежде всего с Николаем Вавиловым.
Но когда художник изливал душу The American Magazine of Art и горевал об оставленных в Петрограде ценностях, в колыбели революции стали происходить те радикальные события, которых следовало ожидать. Приближалась осень 1921 года – начало отопительного сезона. Советская страна не могла обеспечить всех жителей города на Неве теплом. Тем более что Петроград в момент окончания Гражданской войны был городом пустых богатых квартир, принадлежавших преимущественно врагам советской власти: бывшим царским чиновникам, капиталистам, деятелям Государственной думы и купцам, тем, к кому новый строй относился репрессивно.
Уже с 5 ноября 1918 года в молодой стране действовал Декрет о запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины. В отчете Художественно-исторической комиссии по охране памятников старины утверждалось: «Занятие ряда частных домов-особняков для нужд различных правительственных и общественных учреждений вызвало необходимость по охране неприкосновенности тех из них, которые по своему архитектурному значению и по ценности собранных в них художественных сокровищ, заслуживающих сохранения, как культурное народное достояние. На эти особняки правительственная власть нашла возможным выдать по представлению Комиссии “Охранительные листы”»