Репетиция в пятницу - стр. 5
Однако армия научила Василия Ивановича быть всегда «на стреме». Поэтому на столе лежали подшивки «Правды», «Красной звезды», областного «Ленинского знамени» и раскрытая тетрадь, куда Василий Иванович изредка записывал цитаты из докладов Генерального секретаря, важные, основополагающие мысли, например, такие:
«В то же время, товарищи, мир получил еще одно наглядное доказательство того, какую опасную роль играет в международной жизни военный блок НАТО, насколько само существо этого блока, его основные политические цели несовместимы с интересами свободы, независимости и безопасности народов».
Вот так… Ежели какая холера нагрянет, то пусть воочию убедится, что старший лейтенант повышает свой идейно-политический уровень, работает над собой. Береженого Бог бережет.
Василию Иванычу стукнуло тридцать два года. Был женат, развелся. Просил Лизку: «Отдай мебель, ведь на мою зарплату куплена», – а Лизка отрезала: «Отдам на том свете, угольками». Сейчас, конечно, развод не то что раньше, но анкета подпорчена. Ведь начальство так рассуждает: ежели с бабой не смог справиться, как же ему отдел доверить? Такие дела. Но нет худа без добра. Будь Подберезовик женат, не попал бы на Объект. Ведь ни одна дура не согласится, чтоб ее мужик десять месяцев в году, исключая законного отпуска и воскресений, дома не ночевал. Такие дела. А тут Василия Иваныча вызвали и предложили. Подумал. Дальнейшее продвижение по службе накрылось – анкета подпорчена. А на Объекте надбавка – сотня в месяц – это, значит, за особую секретность. Деньги с неба. Решил: была не была – перезимуем. И ничего, четвертый год пошел. Прижился. Служба не пыльная, а отпуск – два месяца и путевка в санаторий бесплатная. Подправишь в Минводах здоровье, а потом можно подымить у моря. В этом году в июне законно подымил, «бой в Крыму, все в дыму – ничего не видно». Но Василий Иваныч не сплоховал и отбил Верку у летчиков. Верка – девка классная. Юбка кожаная, ноги загорелые. Идешь с ней танцевать – у иностранцев челюсти отваливаются. Каждый вечер в «Ореанде» ужинали. У ресторана толпа – академики, майоры, доктора наук, но перед Василием Иванычем швейцар дверь распахивал, а оркестр встречал любимой песней: «Пора настала, я пилотом стала…»
Однажды Верка поинтересовалась: «Вася, друг, а где ты работаешь, уж не в комиссионке ли?» Но значительно сжал губы Василий Иваныч, коротко глянул, и осеклась Верка. Поняла: ее Вася-друг – большой человек, засекреченный, а может, и еще больше – в космонавты готовится! Словом, вопросов больше не было. Верка – она догадливая.
Ах, Верка, Верка, как она умела! Да что себя травить, вспоминать на ночь глядя, расстраиваться. Вон уже передают бой курантов… Василий Иваныч зажег настольную лампу, погасил верхний свет, подошел к окну, прислонился лбом к черному стеклу. Во дворе ветер метался около фонаря, привинченного к столбу, и желтый круг дрожал на асфальтовом плацу, где утром и вечером происходил развод караула. Окинув взглядом пустынный двор, старший лейтенант вздохнул, пересек наискосок дежурку и повернул ключ, торчавший в стене. Приоткрылась дверь, которую человек посторонний не сразу бы заметил: ведь дверь была тоже заклеена обоями. Старший лейтенант спустился по ступенькам в темноту и нажал на железный длинный рычаг. Двойная стальная дверь, как в бомбоубежищах, подалась без скрипа. Василий Иваныч нащупал рукой выключатель, щелкнул. Под потолком что-то полыхнуло и зажурчало, и через три секунды три люминесцентные лампы осветили синеватым мертвенным мерцанием нижний каземат. Комнату перегораживала ширма, обыкновенная деревянная ширма, стоявшая гармошкой. Налево у стены – ведро с водой и два металлических ящика с вертикальными решетками, направо – стул, под стулом – пылесос.