Репетиция в пятницу - стр. 25
– Эдик, смотри, кто к нам пришел, – воскликнул «просто Витя». – Наша знаменитость, поэт Поклепиков!
Эдик аж даже замычал от восторга и вызвался сбегать за чаем.
– Сейчас принесут, принесут ватман, – приговаривал «просто Витя», – нас сегодня на картошку посылали, наверно, ребята вернулись, переодеваются.
«Ого, – изумился Поклепиков, – у меня в кармане еще одна сенсационная новость». А вслух сказал, что, по его сугубо личному убеждению, копать картошку должны все-таки колхозники, а не служащие государственных учреждений.
– Абсолютно с вами согласен, – закивал головой «просто Витя». – Если подсчитать экономический эффект плюс перерасход заработной платы, то картошка получается дороже золота.
«Умные ребята сидят в органах, – подумал Поклепиков, – соображают. Нет, пришло другое поколение». А вслух сказал:
– У меня есть стихи по этому поводу, я их читал недавно на своем творческом вечере.
«Просто Витя» ужасно оживился и стал умолять поэта прочесть стихи, пока там наши ребята с картошки переодеваются, пока несут ватман.
Поэт для приличия немного поломался, но прочел:
И еще шестнадцать строк в таком же духе.
«Просто Витя» задохнулся от смеха, а потом, успокоившись и вытерев слезы, попросил ему лично дать списать слова. Окрыленный успехом, Поклепиков диктовал четверостишия, «просто Витя» прилежно и споро записывал. В разгар работы появился Эдик, осторожно, на цыпочках пересек комнату и поставил чай с лимоном на стол перед поэтом. «Просто Витя» протянул Поклепикову листок со стихами и, мягко улыбаясь, предложил:
– Подпишите, пожалуйста, оставьте, так сказать, на память ваш автограф.
Поэт достал из пиджака шариковую авторучку и подмахнул листок.
– И у меня лично к вам просьба, – ласково заурчал Эдик, протягивая поэту раскрытую тоненькую папку. – Вот здесь, пожалуйста, подпишите. Это приветствие управлению по случаю награждения области.
Папка была раскрыта на странице под номером 13, где от всего предыдущего текста сохранилась одна фраза, напечатанная на машинке, видимо, последняя: «Да здравствуют наши бдительные советские органы безопасности». И три подписи: Коган, Фельдман, Гринштейн.
«Вот влип в историю, – поморщился поэт. – Но как отказать таким милым ребятам? Обидятся. Попытаюсь все обратить в шутку».
– Товарищи, я бы с удовольствием, – сказал Поклепиков, вставая со стула, – но боюсь, что не успею прочесть весь текст, мне пора. Так где же ваша газета?.. И потом, партия учила меня не подписывать коллективных писем…
Комната раскололась на три неравные части, и Поклепиков оказался на полу. Всхлипывая и ничего не соображая, он попытался встать на четвереньки и получил еще два удара ногой под ребра. Словно из небытия он услышал спокойный и бесстрастный голос «просто Вити»:
– Подпишешь, падло.
Осветители сматывали провода, зачехляли софиты. Оператор остервенело запихивал в футляр камеру, но камера почему-то не лезла, и оператор чертыхался. Режиссер телевидения стоял, втянув голову в плечи, и бессмысленно моргал глазами. Это бессмысленное частое моргание раздражало полковника Белоручкина («Перепутает все, пентюх»), и полковник повторил:
– Значит, так, ответ Пал Палыча вырежете, начнете с выступления второго секретаря обкома. Далее крупный план – Шмелева, председателя профсоюза, он зачитывает решение бюро. Затем сразу – слово товарищу Сталину и его обращение к советскому народу. Ясно? И немедленно в эфир, экстренный выпуск! За передачу отвечаете головой.