Реквием по живущему. Роман - стр. 17

А после калитка все-таки отворяется, и перед ними появляется мельников помощник, его-то видно хорошо, припорошенного мукой, рослого и широкого, как полтора Сослана.

– Хозяин, – говорит он, – готово на сегодня.

– Постой-ка, – бросает мельник. – Тут нам зерно новое подвезли. Тридцать повозок. Такого крупного зерна к нам отродясь не поступало. Немного, правда, на булыжники похоже, только крупнее.

И помощник подходит к первой повозке и вглядывается за борт. Потом спрашивает:

– А на что оно нам, такое крупное?

А мельник щурится и зажигает спичку, опять прикуривает.

– У них мельче не бывает, – говорит. – Зато такого – сколько хочешь.. Правда?

И Сослан уже даже и не кивает. И наши видят, как беззаботно, нагло, будто глумясь, ползет ворсистый дым над его поникшей шапкой.

– Нет, – говорит мельников помощник. – Жернова не выдержат. Пусть они сперва свое зерно на соседней улице обменяют. Там на мостовой камень помельче.

– Вот-вот, – соглашается мельник. – Если сейчас начнут – к утру жернова пустим.

А темень почти спустилась, и очень видно теперь, как курит мельник, это-то видно лучше всего, куда лучше, чем Сослановы руки, но зато хорошо слышен Сосланов голос:

– Не знаю, как другие, – хрипло говорит он, – а я иначе сделаю. Я устрою подарок. Тебе понравится. Только ты не уходи: надо, чтоб смотрел.

– Эй! – кричит мельник, и всем ясно, что – помощнику. – Эй! Не позволяй ему!

Но шагов не слышно, вместо них сыплются на мостовую камни, и Сослан помогает им голосом:

– Ты извини. Подождать придется. Как-никак левой рукой управляюсь. Но правая вам интересней, по глазам вижу.

А наши не видят, зато понимают уже, чтó у него в правой руке, и на всякий случай вытаскивают из чехлов свои и целят туда, где должны быть ворота, туда, где оробевшей струей начинается дым. А камни стучат по мостовой, отмеряя во времени равные промежутки, и каждый удар отзывается острым в груди, и наши борются с болью тупым молчанием.

– Тяжеловато, – говорит Сослан. – Передохнуть придется. А может, подсобите, коли торопитесь? Подарок от этого меньше не станет. Ведь правда?..

И дыма уже нет, так что задние целят по памяти.

– Мы подождем, – отзывается мельник. Всегда приятно следить за работой. Мы подождем.

– Ага, ждите, – легко соглашается наш.

Так вот оно и продолжается, только, конечно, Сослан отдыхает все чаще и длится это все дольше, а ночи вокруг собирается столько, что впору огни в окнах считать, и, выходит, целиться стало даже сподручней. И наконец терпенье у мельника лопается:

– Иди помоги, – говорит он помощнику. – Иди, я то у гостя силенок не хватит подарок с арбы спустить. Вся сила у него в другую руку ушла, а ему еще бежать надобно.

И Сослан тихонько смеется и кивает головой:

– Верно, – говорит. – Мы с земляками совсем из сил выбились. Думаешь, они меньше моего устали? Так проверь. Попроси их тоже подарок сделать. У них тоже есть что тебе подарить.

И, понятно, мельник молчит, а помощник, такой огромный, что одежкой его можно укрыть и Сослана, и повозку Сосланову, и кобылу его вместе с оглоблями, остервенело швыряет наземь породу. Кое-кто из наших тоже посмеивается, кое-кто тоже слезает с повозок, а кто-то даже берется за работу, и вот уже гремит камнями вся улица, то здесь, то там бугрясь черными кучами.

Только, думаю, разгружают не все, все не могут, кто-то ведь все еще верит. А потому смотрит на тех, других, осатанелыми глазами, но, конечно, ничего поделать не может и даже окрикнуть не смеет. И, пожалуй, тут им становится немного тоскливо – оттого что вместе. И я не знаю, что происходит с ними в ту ночь и как еще через два дня им удается вернуться без потерь, в том же составе, что уезжали, ибо никого из них не арестовали, это совершенно точно: аульная память такого не помнит. А коли не арестовали, – по-разному можно догадываться. К примеру, можно увидеть, как обоз, разгрузившись – не до конца: кто-то же верит, – выезжает за стены крепости и потом ползет к горам пару верст, прежде чем разбить ночлег. А наутро те, кто верит, выбирают одного помоложе и посылают верхом обратно, снабдив лишь кожаным мешочком размером с коровий желудок да тысячей указаний, как им следует распорядиться. А потом все ждут – и те, кто не верит, тоже. Где ж им столько неверия взять, чтоб уехать! Ждут все. И когда не возвращается к обеду, те, что не верят, хмуро молчат, а те, что верят, безудержно болтают и часто натужно смеются. А потом, когда и солнца уже на дороге мало, они видят всадника вдали и на этот раз не обманываются. И можно увидеть, как, подскакав, срывает он с мешка шнурок и высыпает без слов им породу под ноги, и лишь затем сходит с лошади, чтобы припасть к ручью и вдоволь упиться холодом.