Рекрут Великой армии (сборник) - стр. 16

Во Франкфурте я узнал солдатскую жизнь. До тех пор я был только новобранцем, здесь я стал солдатом.

Я говорю не только о военных упражнениях. Делать равнение направо и налево, смыкать ряды, брать «на изготовку» и «на прицел», подымать и опускать ружье по команде – всему этому можно научиться при добром желании в два месяца. Разумеется, мне стало известно также, что такое дисциплина. Я узнал, что капрал всегда прав, если говорит с солдатом, сержант, если говорит с капралом; фельдфебель, если говорит с простым сержантом, младший лейтенант, если говорит с фельдфебелем и так далее вплоть до фельдмаршала. Когда начальство говорит подчиненному, что дважды два – пять и что луна ярко светит в полдень – они всегда правы.

Это довольно туго входит вам в голову, но есть одна штука, которая вам помогает. Я говорю об афише или объявлении, которое висит в казарме и которое вам читают временами, чтобы прочистить ваши мозги. В объявлении перечислено все то, что солдату иной раз приходит на ум сделать, например: отлучиться на родину, отказаться от службы, не послушаться начальства и т. д. За все это грозит смерть или, по меньшей мере, пять лет в клоповнике.

На второй день по прибытии во Франкфурт я начал писать письма Катрин и дядюшке Гульдену. Я описал в них свои мытарства, всю нашу дорогу. Также я написал письмо моим хозяевам в Майнц.

В этот же день мы получили солдатскую форму. Десятки торговцев явились к казарме покупать у нас штатское платье. Целый день шла торговля. Наши капралы получили тогда не один стаканчик. Ничего не поделаешь! С ними надо жить в дружбе.

Всякий день приходили все новые и новые рекруты из Франции и приезжали повозки с ранеными из Польши. Этим повозкам не было конца. И что это было за зрелище! У одних были отморожены нос и уши, у других – ноги, у третьих – руки. Никогда я не видел людей, одетых так нищенски – в каких-то женских юбках, в поломанных киверах, в казацких костюмах, с ногами, забинтованными лоскутками от рубашки и платками. Они как-то ползком вылезали из повозок и глядели на вас своими впалыми глазами, как дикие звери. И это еще были счастливчики! Ведь они избавились от ужасной бойни, a тысячи их товарищей погибли в снегах и на поле битвы.

Клипфель, Зебеде, Фюрст и я пошли поглядеть на этих несчастных. Они рассказали нам об ужасах отступления из Москвы. Все, что рассказывали нам раньше, оказалось правдой.

Рассказы солдат возбуждали у нас ненависть к русским.

– Война скоро возобновится, – говорили многие из нас. – Мы им еще покажем. Дело еще не кончено!

Этот гнев передавался и мне самому. И тогда я стыдил себя:

– Жозеф, ты, никак, теряешь голову. Ведь русские защищают свою родину, свои семьи, все, что есть святого на земле. Если бы они не защищались, то заслуживали бы презрения.

Восемнадцатого февраля мы ушли из Франкфурта, a 24 марта присоединились к дивизии, стоявшей у Ашаффенбурга. Здесь маршал Ней[5] произвел нам смотр.

Снег начал таять 18 или 19 марта. Я помню, как во время смотра, который происходил на большой равнине, дождь шел не переставая с утра до трех часов дня. Слева от нас находился замок, из больших окон которого выглядывали люди. Они смотрели в свое удовольствие, a мы мокли под дождем.