Река жизни - стр. 7
Крестьяне больше боялись не самого хозяина Петра Петровича Луговского (который в имение приезжал только летом, а в другое время года жил в городе), а его управляющего, Силантия Хмурнова. С ним не забалуешь.
Дружно жили Василий и Анисья Никитины. Оба работящие, вставали рано, еще затемно. И начиналась череда нескончаемых дел. Василий на барском дворе за лошадьми ухаживал. И жена ему под стать, вся в хлопотах, а жили впроголодь, хлеб да картофель – вот и вся еда. А нервы как натянутые канаты, потому что шла вечная борьба за урожай, и мучил вечный страх голода. Василий никогда на жену голоса не повышал, как это делали деревенские мужики по пьяни или дури. Изба хоть и не лучше, чем у других, такая же неказистая, а как могли, обихаживали ее. Василий, если выпадала свободная минутка, постоянно что-нибудь мастерил. Стол, лавки, полати – все было сделано его руками. Он даже деревянный пол сам сделал: от земляного уж больно холодом веяло, особенно зимой. У зажиточных мужиков и дома были покрепче, и землицы было побольше, да и достаток другой.
Возле избы Никитиных проходил глубокий овраг, по дну которого жители протоптали тропинку: хозяева по ней коров гнали на пастбище, дети к реке сбегали, а зимой на санях катались. А когда случались ливневые дожди, то потоки воды стремительно неслись в Белую.
Соседями Никитиных были семьи Левченковых и Монаховых. Глава семьи Левченков Лукьян Емельянович после смерти жены жил со старшим сыном Мироном и невесткой Пелагеей да их детьми. По другую сторону жили Монаховы Игнат Никанорович и Прасковья Пантелеймоновна с тремя сыновьями – Матвеем, Назаром, Фролом да дочерью Степанидой. Семья Никитиных с ними всеми поддерживала добрососедские отношения. На добро отвечали добром. А как Пелагея Левченкова стала крестной матерью Василисы, а Анисья – ее дочери Полины, еще больше сдружились. Сама Пелагея была добродушной, до шуток и песен большая охотница. Василиса и Полина росли вместе. Соседи Мирон и Игнат даже внешне были похожи: оба черноглазые, черноволосые, и лица смуглые. Игнат, несмотря на свою «монастырскую» фамилию, любил над собой подшутить, и это воспринималось людьми как признак нравственной силы.
Дом Никитиных украшен сдержанно, как и принято в деревнях. Самое необходимое, да и этого необходимого не всегда хватало. Одежда в два сундука складывалась – один стоял в избе, а другой, с верхней одеждой, в сенях. Сундуки достались Анисье от родителей.
А в красном углу поставлены иконы с изображением Иисуса Христа и Божьей Матери. Очень украшали божницу расшитые Анисьей полотенца. Вышитыми салфетками застлана полка с посудой. Вообще хозяйка дома была большой мастерицей, вышивала и крестом, и гладью. Анисья была верующей, оставаясь одна, молилась, но напоказ – никогда. В церковь ходила по праздникам, очень ей нравился запах ладана.
На окнах занавески были из домотканого холста, Анисья по краям их вышила крестиком. Нитки она покрасила в отваре свеклы, черники, свежей травы. И изба преобразилась. Умела хозяйка прикрыть бедность…
Но центральное место в избе занимала печь. Она для крестьянской семьи – словно родная мать. Относились к ней с большим уважением, а хозяева смотрели на нее как на живое существо.
Анисья тюфяки сеном набивала, да каждое лето меняла. Даже зимой в избе запах лета присутствовал. И пахло оно, каждое лето, по-новому. Для кого-то это просто запах лугового клевера или тимофеевки, а Анисья в них улавливала аромат легкого утреннего бриза или летнего дождя. И когда вдыхаешь эти запахи, в воображении возникают картины ушедшего лета.