Rehab - стр. 9

– Красивые цветы, – сказал я.

– Да, Василь Николаевич их любит, но времени, чтобы ухаживать за ними, у него нет. Сейчас как раз на дачу уезжаем, придется каждый второй день сюда приезжать.

– Вы уезжаете? – спросил я.

– Да, Василь Николаевич в это время всегда открывает дачный сезон, вот и оставляет квартиру как есть, а за цветами нужен уход. Приходится на два дома успевать.

Затем в дверь позвонили, Руся оставила свое занятие и поспешила открыть.

– У себя? – спросил мужской голос из коридора.

– В кабинете, – ответила Руся. Послышались шаги, затем в комнату вошел молодой офицер. Он, не останавливаясь, кивнул мне и, подойдя к кабинету, постучал.

– Войдите, – крикнул Василь Николаевич, и офицер скрылся за дверью. Затем Руся принесла им поднос с чашками и графином, а выйдя из кабинета, остановилась посреди гостиной.

– Кто это? – спросил я. Но Руся лишь отрицательно покачала головой и, ничего не сказав, ушла на кухню.

Василь Николаевич и его гость появились в гостиной лишь под вечер. Руся накрыла на стол и пригласила всех. Мы сели ужинать.

– Товарищ Гриневский, – обратился к дяде офицер. На вид ему было лет двадцать пять, но в каждом его движении чувствовалась армейская выправка: спину держал ровно, движения были четкими, ел мало, больше пил. Поперек правой брови, ближе к виску, был небольшой шрам. Он напоминал мне поручика с картинок или молодого юнкера. – Машина за Вами прибудет завтра во второй половине дня: подать на Лубянку или из дома выезжаете?

– Из дома мне нужно взять вещи и забрать племянника. Кстати, познакомьтесь, это мой племянник, Клим, а это, – он указал на офицера, – товарищ Герман Щенкевич.

Офицер посмотрел на меня, а затем встал и протянул мне руку. Я пожал ее в ответ.

– Кабинет уже готов? – спросил дядя.

– Готов, товарищ Гриневский. Я лично проверил, все готово.

– Ну, хорошо. Спасибо Вам, Руся, – обратился он к стоявшей у Германа за спиной женщине, та кивнула и принялась убирать со стола. Василь Петрович и Герман ушли обратно в кабинет, а я направился в комнату: уж больно хотелось спать. Готовясь ко сну, я услышал разговор из кабинета: комнаты были смежными, и было хорошо слышно, о чем они беседуют; я не придавал их разговору никакого значения, пока не услышал, что они говорят обо мне:

– Я думал, что Клим будет старше? Вы уверены, товарищ Гриневский?

– Уверен – не был бы уверен, не привез бы его в свой дом. Завтра выезжаем на дачу, а там у нас времени до среды. Подготовь там, чтобы все было как надо, а с племянником я поговорю.

– Не согласится, – и Герман вздохнул.

– А этим уже позволь заняться мне.

Русланов докурил папиросу.

– А такие фамилии как Щенкевич, Шнираль – Вам тоже не знакомы?

– Впервые слышу.

– Где Вы работали в Москве?

– Чистил обувь у вокзала, продавал газеты.

– Как оказались здесь? – неожиданно спросил Русланов.

– Был арестован по доносу и отправлен в лечебницу.

– Вы признаете себя больным? Человеком, которому требуется лечение?

– Да, – здесь я соврал, но спроси они меня это еще пару месяцев назад, я бы ответил иначе. Другое дело, что мои ответы нисколько не влияли на мое нахождение здесь, но, видимо, Русланов считал меня плохо осведомленным в этом вопросе, поэтому сказал:

– Вы же понимаете, что занимать место в лечебнице более чем странно, если Вы здоровы, – я кивнул. – Вы сказали, что были арестованы по доносу?