Rehab - стр. 12

– Все! – крикнул водитель, и я остановился. По дороге шел дядя, улыбался.

– Гляди, какой у меня племянник! – обратился он к вышедшему из кабины водителю.

– Так точно, товарищ Гриневский.

– Я уж думал, вовсе ни на что не годен, а оказывается, сил тебе не занимать, – и похлопал меня по плечу.

– Да что уж там, – мне даже стало неудобно от его похвалы.

Мы двинулись дальше, оставляя за собой лес. Через пару сотен метров мы выехали на дорогу и понеслись наперегонки с ветром.

– А ты чем вообще занимаешься? Уж не спортсмен ли? – спросил у меня дядя.

– Никак нет, – отчего-то по-армейски ответил я.

– А кто же тогда?

– Вообще я стихи пишу, – сказал я.

– Стихи! – вытаращил глаза дядя. – Стало быть, поэт?

– Да нет, поэт это Маяковский, Есенин, Гумилёв, а я просто стихи пишу, – сказал я без ложной скромности.

– Ну что ж, доедем до дачи, там вечером за самоваром ты мне что-нибудь и прочтешь? Идет? – спросил дядя.

– Договорились, – и, согласившись на это, я начал нервничать и всю дорогу думал, что бы ему прочесть, чтоб не стыдно было.

Уже под вечер, когда солнце скрывалась за горизонтом, окрасив небо розовыми красками с желтыми отблесками, мы въехали в ворота участка. Их открыл один из военных, что стоял в постовой будке и был кем-то вроде сторожа. Мы проехали чуть вперед, а затем остановились возле военного, открывшего ворота. Дядя опустил стекло и обратился к нему:

– Как служба?

– Не жалуюсь, товарищ Гриневский, – ответил тот.

– На вот, держи, – и протянул ему три папиросы из портсигара.

– Благодарю, товарищ Гриневский, – и солдат заулыбался.

Я вышел из автомобиля, стоило ему только заглушить мотор. Дом был большой, двухэтажный, с крыльцом, колоннами. В самом доме уже горел свет, двери были распахнуты. Здесь же стоял чей-то автомобиль. В дверях показался вчерашний офицер, Щенкевич, в сопровождении двух солдат.

– Что-то Вы долго, товарищ Гриневский, – сказал он, здороваясь с дядей.

– Сломались по дороге, хорошо Клим с нами ехал, а то так бы в лесу и ночевали.

– Ну, с этим мы разберемся, будьте уверены, – сквозь зубы проговорил Щенкевич, смотря на водителя. – Так, вы двое, достаньте багаж и несите в дом, – скомандовал офицер двоим солдатам.

– Есть, – ответили они и направились к машине.

Дядя с офицером пошли в дом, Руся сразу же направилась к поленнице, а я решил осмотреть двор. Здесь и правда было хорошо: воздух свежий, большая территория, огороженная забором, чуть поодаль стоял амбар, из него раздавались звуки пилы, а рядом с амбаром аккуратно были сложены стволы деревьев, предназначавшиеся для пилорамы. Ко мне подбежала собака, дворняжка, черная с белой грудкой и белыми лапками. Она лизнула мне руку, и я потрепал ее по голове. Вместе с ней мы дошли до амбара, затем повернули обратно, но пошли уже другой дорогой. Там, на вымощенном камнями пяточке, стояли скамейки буквой «П», а посередине – с тол. С одной стороны в землю была вкопана плетеная изгородь, по которой вился еще не зацветший плющ. Я сел на скамейку, собака легла у моих ног, но затем то ли что-то услышала, то ли увидела, и побежала со всех ног к дому. С этой стороны, с торца, дом тоже был обвит плющом, что, наверное, было очень красиво летом, а сейчас выглядело печально. Из трубы дома повалил дым – должно быть, это Руся растопила камин, и дядя с Щенкевичем засели в кабинете.