Речь на Всесоюзной режиссёрской конференции 15 июня 1939 года - стр. 17

Он вписал на этот бланк по памяти – не в том порядке, в каком они прозвучали – некоторые высказывания Вышинского и Солодовникова, услышанные днём, и наметил переходы от них к темам, которые считал основными.

От цитированных Вышинским слов Ленина о переработке прошлой культуры и от замечаний Солодовникова о слабости нынешних завлитов он предполагал перейти к разговору о творческих и организационных функциях режиссёра, призванного решать масштабные задачи, не передоверяясь завлитам, не поддаваясь ни догматизму, ни эклектике и эпигонству, опираясь на лабораторные искания специального научно-исследовательского института (см. ниже с.90). От слов Ленина о значении фантазии он намечал переход к анализу тех элементов творческого процесса (волнение, воображение), которые противопоставлял рационализму.

Следующим вечером он пометит этот листок буквой «А» – появится его продолжение, листки «Б» и «В».

На второй день заседаний, 14 июня, во время заключительной части затянувшегося двухчасового доклада А. Д. Попова инициативой владел зал.

Стоило Попову сказать, что нынешние режиссёры плохо знают наследие Станиславского, голос из зала остановил докладчика и предложил почтить вставанием память Станиславского, скончавшегося год назад. Все поднялись.

Тот же голос предложил направить приветствие В. И. Немировичу-Данченко и просить его принять участие в дискуссии. Храпченко обещал учесть это предложение.

Продолжая, Попов сказал:

«Знаем ли мы, несмотря на то, что любим, что имя этого режиссёра вызвало на этой конференции бурные аплодисменты, – знаем ли мы по-настоящему другого мастера советского театра и мирового театра, Всеволода Эмильевича Мейерхольда?»

После этих слов стенографистка пометила: «Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Возгласы: “Браво!” Все встают».

Продолжение слов Попова о Мейерхольде зал четырежды прерывал аплодисментами и тем самым самостоятельно протрактовал услышанное.

Дважды аплодисменты заставляли нейтральные, казалось бы, высказывания звучать как высшие хвалы Мейерхольду («Мы закрываем глаза на огромную культуру, носителем которой является Мейерхольд!») и превращали их в обозначение его особого места среди присутствующих («Сколько он знает из области всех соседних с театром искусств и в области культуры театра? Дай нам бог, который не существует, чтобы мы знали хотя бы половину!»).

Также дважды, сопровождая аплодисменты возгласами «Правильно!», зал поддержал Попова в осуждении тех, кто совсем недавно «позволили себе в пятнадцати строчках охарактеризовать всего Мейерхольда и весь его путь». Сопровождавшие ликвидацию ГосТИМа инспирированные выступления печати помнились как недостойные.

Попову пришлось обратить к залу несколько охлаждающих фраз: «Мы недостаточно принципиальны в своих восторгах, это отчасти касается и моих, и ваших аплодисментов». Тем самым он подтвердил своё участие в овациях.

Завершая разросшийся раздел, посвящённый Мейерхольду, Попов упомянул о кризисе Мейерхольда, о его отходе «от традиций щепкинского понимания театра, от традиций понимания театра Станиславского», ориентированной на «актёрское сердце», и со сдержанной определённостью отметил, что в своих ошибках Мейерхольд «частично сознался, частично не сознался». В архивной стенограмме – при её незначительной правке кем-то – эта фраза зачёркнута. Мейерхольд очень точно по смыслу, но иными словами записал её на лицевой обложке тезисов.