Ребёнок от бывшего - стр. 12
Можно было вызвать скорую. Но это — долго. Одеяло сдернул с кровати, начал аккуратно в него Полину заворачивать. Нечаянно коснулся живота. Потом осмелел и опустил на него ладонь полностью. И это решило все. Ребёнок умирал. Не будет здоровый благополучный младенец биться так, словно пытается вырваться наружу всеми доступными и недоступными способами. Ему там внутри было чертовски плохо. Живот просто выгибало в разные стороны.
Быстро подхватил на руки свою ношу и бегом к дверям.
— Дверь не запирается, — сказал коту. — Тут будь, никуда не уходи!
А воровать у Полины кроме кучи горшков с цветами и кота больше и нечего. Я боялся трясти Полину по лестнице, пришлось ждать лифт. Это ещё несколько секунд. В машине быстро устраиваю её на сиденье, пристегиваю, снова касаясь живота. Трогать живот мне страшно, вдруг ребёнок не шевелится там больше? Шевелится, просто слабее. Жму на газ. Полина в себя приходит, на меня смотрит, словно не понимая, что происходит.
— Кирилл?
— В больницу едем, маленькая.
Не плачет. Руки к животу прижимает. Молчит. Глаза закрыла, губы шевелятся, что-то шепчет безостановочно. Я телефон достаю, нажимаю вызов.
— Готовьте врачей! — кричу я. — Быстро, через несколько минут подъеду!
— Но мы не принимаем рожениц так, — недоуменно отвечают мне. — Только по направлению.
— Какого, — тут я выражаюсь весьма некорректно, — я в вашу богадельню тогда столько денег вбухал?
— А вы кто? — Осторожно спрашивает женщина.
— Кирилл Доронин!
— Сейчас направлю врачей в приёмное отделение.
Нас уже ждали. Я бегу с Полиной на руках, навстречу уже катят носилки. Переложил. Полинка не тяжёлая совсем, пусть и беременная. В руку мне вцепилась, не отпускает. Бледная, только глаза в половину лица.
— Документы? — спрашивают у меня.
— Какие, черт, документы, она же умрёт сейчас!
Катят в операционную сразу. Суетятся. Слова очень страшные — отслойка плаценты, острая гипоксия плода. Снимают с неё одежду, ощупывают живот. Про меня словно забыли. Или у них просто — если обставил реанимацию новым оборудованием, то все можно. Меня не гонят, я просто стою в сторонке и наблюдаю эту бешеную суету. Смотрю на Полькин живот. Как будто ещё меньше стал, чем был. Не шевелится больше, а ведь недавно просто выгибало его изнутри. На простыни, которая постелена на операционный стол красные пятна. Из Полины течёт кровь, и мне кажется, что врачи работают слишком медленно.
— Наркоз! — кричит кто-то.
Полина обмякает. Блеснул скальпель, я отвёл взгляд, но все равно словно острым по мне полоснуло. Тут про меня все же вспомнили — одна из пожилых медсестёр.
— Ишь ты, встал! — то ли удивилась, то ли восхитилась она. — Наделают миллионов, и думают раз новые русские, то все им можно! А ну-ка пошёл отсюда, стерильное помещение, операционная!
Погнала меня в коридор. Здесь пусто, нет никого, и тихо, только слышно, как переговариваются врачи делая операцию.
— Есть контакт! — наконец сказал один из них. — Сердцебиение слабое.
Я не выдержал и открыл дверь. Не вошёл, просто заглянул. И увидел ребёнка в руках врача. Маленький, просто невероятно. Словно не человеческий детёныш, разве люди бывают такими маленькими? Мокрый, в крови, пуповина тянется вниз. Не шевелится, не кричит.
Я не знаю, от кого Полина забеременела. Но это — её ребёнок. И сейчас я хочу, чтобы ребёнок начал кричать больше всего в жизни. Я никогда ничего так не хотел.